— Война закончена. Все, что стояло, между нами, похоронено сейчас, — произнес Рихард, стараясь говорить, как можно тверже. Чтобы не только убедить Адель в верности этих слов, но и поверить самому.
— Да, война закончена. Но для коммунистов мы, немцы, всегда будем врагами, Рихард. Если остальной мир когда-нибудь простит и забудет, то они никогда! Понимаешь это? Они всегда будут ненавидеть. И не преминут случаем отомстить. И этого ничто не изменит. Ты всегда будешь для нее врагом! Она всегда будет ненавидеть тебя!
Разум с горечью согласился с этими словами тут же, потому что неоднократно сам использовал их в споре с сердцем. Ничто не сотрет набело ни сбитых советских летчиков над Крымом, которые горели в своих небольших, но шустрых самолетах или разбивались о ровную гладь моря. Это он, Рихард, сбивал их над родной им землей. И ничто не сотрет из памяти воспоминания о собственном малодушии при виде всех зверств и бесчинств его соотечественников в России и даже здесь, в Германии, в лагерях. Ничто не способно вытащить иглы из-под его кожи, которые снова напомнили о себе, едва он сжал ладони в кулаки в наплыве эмоций.
— Пусть так, — неожиданно для них обоих вдруг согласился с доводами Адели Рихард. — Пусть она не простит, пусть прогонит прочь с ненавистью и проклятиями за все… но… я буду знать, что она жива. И этого будет довольно мне. Хотя бы этого!
— А если нет? Если ты гонишься за химерой? Если она все-таки мертва, а ты просто хватаешься за призрачную надежду, которая тебя погубит?
— Значит, так тому и быть, — проговорил Рихард, а потом положил свои большие ладони на ее плечи, обтянутые шелком воздушного платья, и посмотрел в ее широко распахнутые глаза лани. — Повторю — я безмерно благодарен тебе и твоему отцу за все, что вы сделали для меня. Так и знай. И поехать в Дрезден — это не блажь и не дурь. Я все обдумал ночью и решил. Прости, если разочаровал или причинил тебе боль.
— Почему ты не можешь просто забыть об этом? Судьба подарила тебе удивительный подарок — она сохранила тебе жизнь и привела сюда, чтобы я… чтобы папа нашел тебя и помог тебе. Ты мог бы уехать в Швейцарию. Или в Америку. У тебя достаточно средств, чтобы делать все, что пожелаешь. Ты мог бы даже купить свой собственный самолет и снова вернуться в небо гражданским пилотом! Впереди у тебя целая жизнь. Прошу тебя, не губи свое будущее ради призрака из прошлого!
Какая-то частица его прагматичного разума дрогнула при этих словах. Он действительно мог забыть обо всем и уехать за границу. Неважно куда. Снова стать прежним Рихардом фон Ренбек, который брал все самое лучшее и всегда добивался немыслимых высот.
Он словно заглянул на годы вперед и увидел себя в будущем: успешный, самодостаточный, располагающий средствами, приумноженными со временем предприятиями корпорации Брухвейера. Скорее всего, Генрих бы принял его в свое дело и нашел бы ему должность в конторе, как своему зятю. Да, именно так — зятю, ведь рано или поздно он бы сделал предложение Адели. Она была хорошо ему знакома, а перемен в жизни ему вдосталь хватило до того. У них бы появились дети, и, конечно, они бы завели собак, похожих на Вейха и Артига, которых отняла война. По выходным они бы днем играли в теннис, а по вечерам ездили бы в театр или принимали гостей на своей вилле, неважно, где бы та находилась. И Адель права — он бы вернулся в небо ради своего удовольствия, приобретя небольшой самолет ради редких полетов. И только в небе он бы понимал, что при всей этой наполненности жизни он не счастлив полностью. Потому что нельзя быть счастливым полностью, когда у самого не хватает каких-то частичек, когда сам совсем не цел…
— Мне нужно знать, Адель, — мягко произнес Рихард и заметил, как затянулись пеленой слез ее карие глаза. — Если я не поеду в Дрезден, если не проверю правоту своих догадок, я никогда не смогу жить спокойно дальше. Я буду жалеть до конца своих дней, что отказался от этой поездки, и что так и не узнал… Мне нужно знать, понимаешь? Пусть даже она ненавидит меня…
Рихард видел по ее взгляду, что она смирилась и приняла его решение, и понимал, как это было невероятно трудно для нее.