На основании статьи…

И только в Ленинграде в тридцать втором году, на углу Литейного проспекта и улицы Чайковского, с Сергиевским собором, построенным архитектором Леонидом Бенуа, ректором Императорской Академии художеств, обошлись достаточно бережно и культурно.

Наполовину его разобрали, а то, что не смогли демонтировать, — аккуратненько взорвали. А на его месте чуть ли не на целый квартал выстроили очень «Большой дом». Заселили его нашей рабоче-крестьянской милицией, ну, и…

…сами понимаете кем еще.

Для особо наивных и недогадливых — служивыми потомками верных бойцов Чрезвычайных Комиссий прошлых лет.

После устрашающего «ВэЧеКа» у этой комиссии было много самых различных названий, одинаково и неизменно приводящих советских граждан в состояние обморочного перепуга.

Зачастую — с последующим летальным исходом.

А чтобы сор из избы не выносить, там же — в середине «Большого дома» — организовали так называемую внутреннюю тюрьму. Что было очень удобно при работе с разными деклассированными элементами во время следственных упражнений.

Нужно, к примеру, допросить политического или уголовного сидельца в самый неожиданный для него момент — нет проблем! Ехать за ним никуда не надо. На дворе холод, слякоть, дождь со снегом, а ты сидишь себе в теплом кабинетике, поднимаешь трубочку специального прямого телефончика и говоришь:

— Здорово! Из четвертой камеры подследственного такого-то — на третий этаж в комнату номер такую-то, на допрос к следователю по особо важным делам такому-то! Кто говорит? Ну ты даешь!.. Старший оперуполномоченный капитан Леха Петраков говорит. Карпенко! Ты чего, своих не узнаешь? Вы там у себя внизу совсем одичали. Ну, и что, что два часа ночи? Партия сказала «надо», комсомол ответил — «есть!»

И уже через десять минут — конвой дремлет у дверей в коридоре, а сонный подследственный сидит перед тобой, носом клюет.

Внутренняя тюрьма — штука чрезвычайно удобная!

— У тебя моча хорошо отходит?

— Вроде ничего.

— А я раз по пять за ночь встаю.

— Нет, я — раза два, не больше.

— А вчера ночью мне даже катетер в… это самое… ставили. Ссать хочу — помираю! Полчаса стою над парашей, тужусь, как бурлак на Волге, а моча не идет, сука. И боль… Словно огнем весь живот разрывает! Хоть криком кричи. Я тихонько сестричку позвал, корячусь, показываю ей… Поняла. Из урологии дежурного врача вызвала…

— Надо было меня разбудить. Я бы перевел, что надо.

— Ну что ты, Кирюш… Сестричка толковая оказалась, сообразила. Литра полтора откачали. Веришь?

— Верю, Рафик…

Недавно в «Аргументах и фактах» Кирилл Петрович прочитал, что «…современный человек не вершина эволюции, а лишь ступенька в становлении нового вида». И что «…передовые технологии помогут нам ликвидировать страдания, старение и смерть».

Вроде бы «…человек будет совершенствоваться. Но уже не в силу «слепых» биологических законов, а благодаря достижениям науки. И со временем появится новый вид — ПОСТЧЕЛОВЕК. Он будет умнее любого человека-гения, память его будет более совершенна…»

Прочитал Кирилл Петрович это и закручинился. Так ему не захотелось быть умнее «человека-гения», и столько в его жизни было такого неприглядного, чего он совсем не собирался хранить в своей памяти…

А потом, еще со времен советской власти, да и последующей российской житухи, уж очень он был перекормлен всеми этими перспективно-паточными сказочками о Грядущем Светлом Будущем.

Ему бы сейчас прожить чуть подольше.

Хотя бы годика три еще. Ну, два… Но на своих ногах.

Упаси боже, слечь и неподвижно угасать в прокисшей, дурно пахнущей стариковской постели. На Зойкино отчаяние и мучения…

Там, далеко во времени и пространстве, в начале шестидесятых, молодой Теплов явился в городскую прокуратуру к следователю по особо важным делам К. С. Степанову, отдал редакционное письмо и сказал, что у него есть задание написать статью о новом деле ленинградских фарцовщиков. Дескать, на этот счет у его газеты полная договоренность с ихним самым главным прокурором. Степанов невесело ухмыльнулся:

— Да знаю, говорили мне уже. Только какие тут фарцовщики? Все гораздо серьезнее. Одних подследственных тридцать два гаврика. Хорошо, что мы еще часть дел выделили Подмосковью, Украине и Молдавии. По месту совершения. Подложили, как говорится, коллегам ба-а-альшую свинью! Не сплавили бы им, так у нас тут по Ленинграду человек бы сто в следственном изоляторе парились.

Он протянул Теплову руку с ладонью величиной с саперную лопату и представился: