На острие иглы

Винер вежливо улыбнулся, но эта улыбка напоминала скорее оскал тигра-людоеда перед завтраком.

— Что со мной было? — спросил я.

— Вы немного переутомились. — Голос лекаря был под стать внешности — скрипучий, каркающий, И мне показалось, что в нем была с трудом скрываемая неприязнь.

— Голова у меня как после хорошего похмелья…

— Ничего удивительного, друг мой, — произнес Зонненберг. Виду него был усталый, и, похоже, его врожденный оптимизм сегодня несколько пошатнулся. — Поездка, новый город, новые люди, схватка, ранение. Ничего удивительного…

— Сколько сейчас времени?

— Полдень.

— Святые угодники! Выходит, я пробыл без сознания четырнадцать часов!

— Выпейте настойку, — проскрипел лекарь Винер, протягивая мне мензурку.

— Валерьяновый корень?

— Гораздо лучше. Да вы пейте, Пейте…

Я проглотил неприятную на вкус жидкость. Никак не мог определить, что же это такое, хоть и знаю немало снадобий и самых диковинных лекарств. По телу пробежали мурашки, но вскоре мне стало легче. Сознание прояснилось, исчезла отвратительная тошнота. Переживания прошедшей ночи потускнели, и мне подумалось, что все это было лишь страшным сном. Брошь, демоны, власть над силами ада Дракон. Старуха. Плод воспаленного воображения!

— А теперь вам придется побыть одному, Друг мой, — с сожалением произнес Зонненберг. — Я вам вчера говорил, что неприятности и несчастия обрушились на наших земляков. Но тогда я еще не предполагал их масштабов. Прискорбный долг сегодня ожидает нас.

— Какой долг?

— Герр Бауэр умер этой ночью.

— Как умер?! — воскликнул я, и, видимо, на моем лице отразился неподдельный ужас. Все загадочные события минувших дней вновь всплыли в моей памяти.

— Не надо так переживать. — Положил мне на плечо руку Зонненберг. — Все мы смертны. Умер. Да, умер. Он был добрым человеком. Большая потеря для всех нас.

— Вы что-то скрываете…

— Помилуйте! Что я могу скрывать? К сожалению, умер он не своей смертью Его убили. Закололи… Кинжал в груди.

— Я так и предполагал…

Перемена на моем лице не укрылась от лекаря Винера.

— Вам снова плохо? — он подался вперед, и меня опять передернуло от его внешности.

— Нет, просто я страшно устал, — я прикрыл глаза.

Наконец, заботливость моих земляков стала истощаться, и мне удалось, заверив, что я не собираюсь умирать, остаться одному.

Они ушли, пообещав сегодня же наведаться опять. Я с трудом встал. Книги и броши на столе, где я их вчера оставил, не было. У меня вновь закружилась голова и засосало под ложечкой. Захлестнуло чувство ужаса. Страх, посетивший меня при известии о смерти Густава Бауэра, был лишь слабой тенью, ручейком по сравнению с потоком животного ужаса при мысли о возможности утраты этих вещей… Мне даже думать не хотелось о том, что брошь и книга могут быть утеряны навсегда.

Забыв обо всем на свете, в том числе о собственном недомогании, я, тяжело дыша, заглядывал под лавки, вытряхивал коробы, стоявшие в углу, обшаривал сак вояж, но бесполезно. Хотелось выть. Может быть, я еще не пришел в себя после обморока, в моем поведении было что-то недостойное и странное, но я не мог сдержаться. Отчаяние навалилось на меня невыносимым грузом.

Я опрокинул со злости скамью. Хотелось сокрушить все, и, возможно, я занялся бы этим, если бы хватило сил. Но в тот миг я смог лишь упасть на ложе и безжизненно уронить голову на ладони. Неизвестно, что было бы дальше, если бы мой взгляд не упал на полку, на которой стоял ларец.

С замиранием сердца я открыл его. И — о радость! — книга и брошь были там. Я потерял голову и не удосужился посмотреть туда, где и должны были находиться указанные предметы.

Скорее всего ларец поставил на полку Кессель, нашедший меня. Я присмотрелся к доскам пола. На них остались едва заметные следы мела. Видимо, Кессель позаботился и об этом. Спасибо ему, иначе не было бы конца расспросам гостей, увидевших колдовской круг, исписанный пентаграммами. И вдвойне спасибо, что он держит язык за зубами…

Я положил книгу и брошь перед собой на столе. Возбуждение проходило, возвращалось спокойствие Я не мог оторвать глаз от вещей, которыми не имел права владеть.

Мне вспомнились слова демона «Я понял!». Что он понял? Какое задание от меня получил? Какая мысль жгла меня в тот момент?.. Бауэр! Конечно, Бауэр! Я был возмущен его предательством и желал порвать его в клочья… А что, если демон уловил эту мысль? И именно это понял?

И неужели это вещи явились причиной смерти Бауэра? Если быть точным, то причина могла крыться не в них, а во мне. В какой-то темной стороне моей души, проявившейся этой ночью, когда мной были вызваны призраки великого Зла и бездонной Тьмы мира.

Но хотел ли я смерти Бауэра? Злой блеск его глаз, когда он грубо захлопнул дверь передо мной, истекающим кровью и надеющимся на милосердие и христианское сострадание, я не забуду никогда в жизни. И вот мое озлобление привело к непоправимому.

Рукавом я вытер выступивший на лбу холодный пот. Меня наполняла какая-то гулкая пустота от мысли, что скрытые в глубинах моего сознания злые думы и помыслы могут реализоваться и служить преумножению зла в мире.