На острие меча

В кабинет Гешева вошел с изуродованным гримасой лицом. Знал, что это так, но ничего не мог с собой поделать. Сказал гневно:

—      С этой минуты я отказываюсь давать любые показания. Арестованы жена и сын. Это произвол в отношении невиновных!

Павлов опередил Гешева, у которого по щекам загуляли желваки.

—      Превентивные меры. Елисавета Пеева содержалась под домашним арестом, ее бы не тронули, но агенты утверждают, что она...

—      Не лгите, Павлов! Ваши агенты соврут что угодно и под присягой. Провокаторы! Что они наплели вам в угоду? Что Эль встретилась с подозрительным лицом, которое конечно же ускользнуло от наблюдения? Или это слишком тонко для них, и, не утруждаясь раздумьями, агенты состряпали рапорт, дескать, Елисавета Пеева пыталась скрыться в советском посольстве? Вам не стыдно, Павлов? Вы погрязли во лжи, господа!

—      Я не позволю...

—      Позволите, Павлов! Ну да ладно. А Митко за что взят? Он студент, к моим делам отношения не имел. В последнее время был в Пловдиве у родни. Что вы стряпаете против него?

Допрос был сорван, и Павлов вызвал конвой. Пеев шел назад, думал. Дошла ли до Пловдива весть о моем аресте? Когда Митко взяли?

...Димитра задержали 22 мая в пять часов утра. Освободили не скоро — в июне, в одно время с матерью: «За недостаточностью улик и невозможностью предать суду». Отказ Александра Пеева давать показания возымел последствия: Павлов, обсудив с Гешевым каждую мелочь, пришел к выводу, что на данном этапе следствия Эль и Митко не представляют особой ценности, другое дело — доктор

Пеев! Как знать, не подействует ли на него сей акт доброй воли и не станет ли он податливей?

Елисавета и Митко встретились внизу, в канцелярии тюрьмы. Обнялись, заплакали. Пятьдесят с лишним дней заключения лишили их надежд, каждый понимал, что если им было тяжело, почти невыносимо, то как же тяжело приходится Александру Пееву! Какая Голгофа ему предстоит!

От Дирекции до дома их проводили агенты. Не скрываясь. Остались на улице, под окнами. Старший предупредил: «Выходите пореже. И не болтайте со знакомыми о тюрьме и ее порядках. Иначе снова попадете туда».

На следующий день Елисавета собрала передачу.

Постояла несколько часов перед закрытым окошком в двери канцелярии. Дождалась, когда открыли. Йротянула узелок.

—      Кому?

—      Александру Костадинову Пееву.

—      Запрещено!

Эль едва не расплакалась; собрала волю в кулак; постояла немного и ушла. А что она могла? Чем помочь Сашо? Да и кто в состоянии помочь, если даже Говедаров оказался беспомощен? Министр внутренних дел, социального обеспечения и здравоохранения Габровский принял Говедарова стоя. Всячески выказывал почтение; слушая, что-то записывал в блокнотик.

Говедаров, энергично взмахивая рукой, приводил довод за доводом, словно укладывал кирпичи в фундамент. Весомо, прочно.

—      Вы говорите, Пеев работал на Центр? Тем лучше! На Центр, против немцев. Отбросим дипломатию, господин министр! На чью сторону сейчас склоняется чаша весов на полях сражений? Кто выигрывает войну? Кто обречен и неминуемо сойдет со сцены? Ответы очевидны, и не принять их в расчет нельзя. При этих условиях процесс Пеева означает ваш завтрашний крах, господин министр. Победители не простят вам того, что в решающую минуту вы сделали неверный выбор.

Габровский закрыл блокнот. Узкие губы сжались в ниточку.

—      Я понимаю. Но, поверьте, я бессилен. По делу Пеева Павлов и Гешев мне не подчинены. Только царь может что-либо решить.

Потер ладонью лоб, добавил:

—      Это дело, как кошмар, для меня, господин Го-ведаров. Клянусь честью, я был бы рад не иметь представления о том, что оно числится в производстве по моему ведомству. Попробуйте предпринять демарш у Филова. Это все, что я могу посоветовать.

Говедаров навестил Пеевых в день освобождения. Рассказал об отказе Габровского. Пообещал, что переговорит с Филовым, но при всем при том посоветовал не строить иллюзий. «Готовится расправа. Будьте мужественны и примиритесь с неизбежным».

—      Примириться?