На острие меча

И он действительно собирался. Какой король откажет себе в таком удовольствии? Собирался, однако не лишал. А тут еще слух — что его, Владислава IV, здоровье все ухудшается и ухудшается; вслед за которым неминуемо следовал намек: дескать, пора, давно пора подумать о более жизнеспособном престолонаследнике!

И поскольку слух этот тоже был недалек от святой истины — он-то, прежде всего, и отзывался в душе короля грустной болью беспомощности. Ну а спасение свое он видел в том, в чем видели все властелины мира сего до него и при нем сущие, — в могучей преданно-послушной армии.

«И кто, будучи в здравом уме, посмеет упрекнуть в этом своего короля? — с мрачной безысходностью оправдал его Иван Сирко. — Не он устанавливал этот лад в мире, а значит, изменять тоже не ему. Но тогда кому же?!»

Чувствуя приближение нового восстания, а возможно, и войны, чамбулы [4] перекопского мурзы Тугай-бея проникали все дальше и дальше вглубь Подолии, достигая чуть ли не земель Галиции. Небольшие отряды казаков пытались преграждать им путь, тут и там нападали на обремененные ясырем татарские конвои. Однако серьезно противостоять им так и не смогли. Сирко прекрасно понимал: чтобы истребить эту «азиатскую саранчу», как называли татар в польских аристократических салонах, нужны значительные силы казаков. Но их не было. А еще нужны были хорошо вооруженные и вышколенные польские войска. Но король хотя и следил за татарскими навалами нервно и даже зло, но отвечал разве что грозными посланиями хану, то есть по существу оставался безучастным.

Крымский хан Ислам-Гирей тоже внимательно следил из своего Бахчисарая за этими рейдами перекопского вассала. И тоже пока что выжидал, не решаясь ни поддерживать Тугай-бея, ни одергивать, требуя, чтобы он придерживался условий недавнего польско-крымского и польско-турецкого соглашений. Нужно было время. Лишь недавно, буквально захлебываясь кровавой борьбой и интригами, хан сумел выиграть схватку со своим братом Махмуд-Гиреем и захватить его трон.

Захватить-то он его захватил. Однако несколько ближайших сторонников свергнутого правителя сумели бежать в Буджацкую орду [5] и, укрывшись там, готовили самозванцу такой же бесславный конец, какой был уготовлен им для Махмуд-Гирея.

А тут еще Тугай-бей, будучи в сговоре с несколькими другими мурзами и богатыми татарскими родами, до сих пор не признал нового хана и вообще не желал смириться с его приходом к власти. К тому же в Крыму второе лето подряд выдалось неурожайным; крестьяне в улусах жили впроголодь, и роптание их доносилось уже не только до ханской столицы, но и до Стамбула, где появление в Бахчисарайском дворце Ислам-Гирея и так восприняли с недоверием и подозрительностью. Да, и с подозрительностью, хотя в свое время султан просто-таки вынужден был дать согласие на его восхождение на трон. При дворе султана отлично понимали: Ислам-Гирей никогда не был и никогда не станет сторонником того, чтобы Крым оставался вассалом Османской империи. Так нужен ли такой хан?

Удачный поход на Украину, в который были бы вовлечены все крымские и белгородские мурзы, — вот то единственное, что могло укрепить сейчас авторитет Ислам-Гирея и в глазах мурз, и в глазах великого султана. Когда на землях Речи Посполитой начиналась очередная война между украинцами и поляками — тем и другим славянам уже было не до вражды с татарами. Чаще всего, наоборот, каждая из сторон стремилась заполучить крымскую орду в виде союзницы. А значит, границы королевства по существу оставались беззащитными.

Но разве не переживает сейчас Речь Посполитая именно такое смутное время? Так достойно ли хана упустить случай?

Зная все это, Сирко чувствовал, что опять надвигается погибельная волна восстаний и набегов, угона на невольничьи рынки и бездарных, тоже по существу грабительских, походов воинства [6], которому обычно отводилась роль защитников трона, его карателей и мстителей.

Тем не менее пока что он, как офицер реестрового казачества, пребывал на службе у польского короля. И с отрядом в сто казаков направлялся для укрепления гарнизона Каменецкой крепости [7], получив при этом приказ провести туда под охраной обоз с деньгами и оружием. Тяжелогруженые повозки двигались медленно, да и сам переход выдался до безумия утомительным. Привыкший к быстрым казачьим рейдам Сирко чувствовал себя заложником этого обоза, понимая, что в случае нападения татар его отряд не будет иметь возможности ни маневрировать, ни преследовать врага. Однако изменить что-либо в этом течении событий и обстоятельств он тоже был не в состоянии.

— Сколько верст до крепости, сотник? — подъехал он к Гурану. Передние повозки остановились, и теперь отставшая часть обоза медленно, с грохотом скатывалась в котловину, присоединяясь к общей кавалькаде.

— Верст, наверное, тридцать. Где-то здесь, наверное, должен быть родничок или озерцо. Надо бы передохнуть.

— Разбивать лагерь только на равнине. Я не хочу, чтобы половина казаков погибла под камнями, которые будут сбрасывать на нас с этих круч, — повел Сирко взглядом по гребню каньона.