На острие меча

Д'Артаньян даже предположить не мог, что все это способно продолжаться целую вечность: когда физическое наслаждение сменяется пленительностью поцелуев, а они, в свою очередь, переходят в похотливую страсть. Было что-то непостижимое в этой круговерти ласк, водовороте изысканных услад, в физическом истощении, которое каким-то странным образом тут же восполнялось радостью обладания, близостью родственного тела.

Смертельно уставший, он в очередной раз поднимался на вершину блаженства, как вдруг почувствовал, что в постели уже никого нет. Уходя из комнаты, женщина рванула за шнур, плотная штора, закрывавшая единственное окно, раздвинулась, и комната наполнилась прохладной синевой, слегка скрашенной сиреневыми проблесками восходящего солнца.

* * *

Прошло несколько часов. Солнце давно успело взойти настолько, что заставляло путника подумывать о ночлеге, когда Сержу с большим трудом удалось, наконец, растолкать своего хозяина.

— Еще немного, и герцогиня прикажет распрячь карету, господин граф. Нас заждались. Это уже неприлично.

— О чем ты? — вяло поинтересовался лейтенант, качая головой и с большим трудом открывая глаза.

— О чем?! Разве мы не должны ехать в «Лесную обитель»?

— Это невозможно, сержант.

— Но ведь вы не так уж и много выпили. Мне даже сказали, что совсем мало. Хотя герцогиня пыталась споить вас.

— Именно потому, что выпил слишком мало, — это невозможно. Мне понадобится еще хотя бы час.

— Но вас ждет герцогиня. С раннего утра.

— С раннего? Это невозможно, клянусь пером на шляпе гасконца. Она тоже спит, как младенец после купели. А теперь убирайся вон.

Прежде чем вновь погрузиться в сон, д'Артаньян услышал звон клинков. Вначале он решил, что почудилось, но, выглянув в окно, увидел герцогиню д'Анжу, мастерски фехтовавшую с каким-то рослым молодым офицером. Защитный костюм фехтовальщицы удачно подчеркивал ее все еще изящные линии.

«А ведь в постели она показалась куда менее изящной, — последняя мысль, на которую удосужился лейтенант, уткнувшись лицом в подушку. — Откуда только у нее силы берутся еще и фехтовать?! После такой-то, господи прости, ночи!»

46

Закончив «схватку», герцогиня довольно небрежно пожала руку своему партнеру, королевскому гвардейцу, который дважды в неделю приезжал давать ей уроки фехтования на шпагах и саблях, и, еще только переодеваясь в гардеробной, потребовала к себе служанку Маргарет.

— Ну что? — спросила она, оставаясь перед служанкой обнаженной.

— Поднять графа не удалось. Он выставил слугу.

— Ванна готова?

— Да, ваша светлость.

— А что наш милый Серж?

Служанка замялась, щеки покрылись пунцовыми пятнами.

— Сколько раз я тебя предупреждала, — вежливо, почти с нежностью объясняла ей герцогиня, — я подсовываю тебе слуг не для того, чтобы ты сначала жеманилась перед ними, а потом передо мной. Твои изысканные позы меня не интересуют.

— Я знаю, госпожа.

— Так о чем он говорил? Кроме того, что восхвалял твои коровьи прелести. Пансионатом маркизы Дельпомас интересовался?

— Этот солдафон ничем не интересуется, кроме… вам хорошо известно, чем… — все так же, опустив голову, сознавалась в своей бездарности служанка.

— Что, вообще ничем? И ни о чем интересующем меня не говорил?

— Он — как лошадь. Только пьет и требует.

— Да, милочка, вижу, я напрасно трачу деньги и на твои услады, и на врачей, которые спасают тебя потом от греховных плодов.

Служанка покорно молчала. Возразить ей было нечего: герцогиня права.

— Понимаете, со мной что-то происходит. Когда я оказываюсь в объятиях мужчины, я совершенно перестаю соображать.

— Уверена, что это наступает задолго до того, как ты оказываешься в объятиях, — отрубила герцогиня. — Думаю даже, что объятия не имеют к этому никакого отношения. Мари, — обратилась к другой служанке, которая только что появилась, — ко мне в ванную. А ты, Маргарет, сама отправляйся к мушкетеру и подними его. Только не вздумай оказаться в постели рядом с ним.

Герцогиня выглянула в окно. Судя по солнцу, гонец, выехавший в сторону «Лесной обители» еще до рассвета, уже должен был достигнуть имения. Д'Анжу знала, что пансионесса Амелия Мюно каким-то образом оказалась в реке. И теперь желала предупредить маркизу о приезде графа. Нужно было подумать, как заставить молчать подругу утонувшей, баронессу Лили. К тому же ее очень настораживали сведения о том, что Мазарини лично начал проявлять интерес к пансионату, как «гнезду все еще не повешенных заговорщиц», — так деликатно он изволил выразиться в беседе с герцогиней де Лонгвиль.

Кардинал догадывался, что герцогиня в яростной оппозиции к нему и королеве. Но это был один из его излюбленных приемов: вдруг вот так вот, откровенно и любезно, припугнуть своего врага в доверительной беседе. Чтобы он, в свою очередь, припугнул потом остальных. Единственное, чего пока не знал Мазарини, что именно герцогиня де Лонгвиль как раз и затеяла всю эту историю с «гнездом неповешенных заговорщиц».