На острие меча

«Две сотни — не больше, — мотал головой, словно действительно пытался пересчитать нападавших воинов, Бохадур-бей. — Можно было бы и сразиться. Но тот, кто их ведет, — опытный командир. Посмотрите, как хорошо развернул свое войско. Пока мы схватимся с левым крылом, правое уже соединится с казаками и очистит от моих кайсаков весь лагерь».

— И-гу-а! — заорал он, так и не подав своим охранникам никакой команды. — И-гу-а! — прорычал он таким истошным басом, словно одним лишь криком пытался и вселить страх в души окружавших его кяфиров, и взбодрить кайсаков, готовых в любое мгновение поддаться губительной панике.

Только потому, что, выставив впереди себя саблю, он помчался к берегу реки, в сторону лагеря и руин, его черная сотня поняла: бей решил пройти между лагерем и речным обрывом. Увлекая за собой остатки воинства, он стремится преодолеть руины, чтобы уйти долиной, которой пришел к реке польско-казачий обоз.

В той долине нет камней. И татарские лошади понесут легких всадников куда быстрее, чем кони казаков, а тем более — этих закованных в сталь рыцарей. Да и вряд ли они станут увлекаться погоней.

По мере того как Бохадур-бей со своими телохранителями приближался к берегу, клин воинов с Гяуром на острие тоже смещался в сторону лагеря. Еще один рывок, и он настиг бы группу бея, но какой-то отчаянный турок с густой окладистой бородой, из тех, что осаждали лагерь, бросился Гяуру наперерез, поведя за собой еще с десяток кайсаков. Прикрывшись щитом, он направил пику на князя, но тот одним концом своего копья-меча отбил ее и, мгновенно развернув оружие, врубился в шею нападающего.

Нанося удары, Гяур пробился через заслон и, прокладывая путь другим воинам «острия», начал настигать черную сотню бея.

— Бешеный, — крикнул Бохадур-бей, поняв, что всем не уйти, — осади гяуров! Задержи их!

Еще какое-то время он скакал, держась на полкрупа коня позади Бохадур-бея, однако оглянувшись, тот прорычал:

— Я непонятно объяснил тебе, отродье шакала?! Прими удар на себя! Они такие же гяуры, как и ты! Если спасешься, встретимся в урочище Кара-Бунар!

— Повинуюсь, бей, — плюнул ему вслед запеченной от страха и жажды слюной Рахманкули. — Я задержу их, во имя… — по привычке хотел сказать «Аллаха», но не смог произнести это слово, — во имя Перуна.

Он развернул коня, поставив его поперек движения сотни, и прокричал:

— Назад! Сражаться здесь! Приказ Бохадур-бея!

С большим трудом Рахманкули все же удалось остановить остатки черной сотни, которая, сбив с коня, чуть не затоптала его. Остановить и заставить повернуться остриями копий к преследователям, которые и в самом деле едва ли смогли бы угнаться за быстрыми татарскими лошадьми с легкими, без рыцарских доспехов, всадниками.

Каким-то чудом он сумел заставить отборных кайсаков сделать это, а значит, выполнил приказ Бохадур-бея. Однако сам он больше не считал себя его воином.

Не теряя ни минуты, даже не ожидая того мгновения, когда последний из черной сотни сразится с первым воином неверных, Рахманкули направил коня к реке. С него было достаточно налетов, грабежей, невинной крови. Он уходил. Не предавал, а именно уходил. Сделав то последнее, что он еще мог. Ради спасения Бохадур-бея.

28

Эжен прекрасно помнила, что герцогиня д'Анжу появилась в «Лесной обители» через полгода после того, как здесь закончился траур по маркизе Мари Дельпомас. В имение она въехала верхом, в сопровождении четырех вооруженных слуг, нанятых из бывших шотландских гвардейцев короля, и какого-то воинственного господина, сверкающего парадными доспехами, словно он прибыл на рыцарский турнир.

— Вы могли бы показать мне своих монашек, Эжен? — попросила герцогиня безо всякого вступления, толком не представившись, не высказав соболезнования. И даже не сходя с коня. — Я немного наслышана о вашем притоне, пардон, приюте…

— Пансионате, — сдержанно поправила ее новая владелица имения, которую, несмотря на юный возраст, пансионессы по традиции называли маман Эжен.

Маркиза встретила ее у ворот и приглашать в «Лесную обитель» не спешила, давала понять герцогине, что хозяйка здесь она и, сколь высоким ни оказался бы титул гостьи, ее это не смутит.

— Так вот, я наслышана об этой богадельне для нищих дворянок, но решила, что лучше взглянуть самой.

— Если вы еще раз назовете мой пансионат богадельней, ночевать вам придется вон в том сарае. Чтобы он действительно напоминал вам богадельню, — жестко предупредила маркиза. — И для начала представьтесь.

— Это герцогиня д'Анжу, — поспешил погасить разгорающуюся неприязнь еще довольно молодой худощавый рыцарь в тяжеловатых для него доспехах. — Она хотела бы стать патронессой вашего прию… пардон, пансионата. Я же — герцог де Сен-Симон [15].

— Бывший главный егерьмейстер его величества, — великодушно уточнила герцогиня д'Анжу, — управитель Версальского и Сен-Жерменского замков. Так вы представите мне своих монашек, мадам Дельпомас?

— Они не монашки. Они воспитанницы пансионата.