На острие победы

– Матвеич… Матве… Э, дед, ты че? Ты это… терпи… держись, дед! – Селезень бросился к лежащему на керамической плитке дорожки товарищу, который корчился и стонал. Двойной заряд дроби с расстояния в пять метров порядком разворотил спину бойцу.

Опомнившийся Зингер смело бросился к нагнувшемуся разведчику, от души пнул его по ребрам, но, услышав окрик другого противника, метнулся к забору. От калитки раздался крик Шишкина, бряцание по булыжной проезжей части брошенного ведра. Рядовой Селезень, морщась от боли и шатаясь, пытался поймать на мушку пистолета удирающего офицера. Выстрел, еще один и еще. Штурмшарфюрер повалился с дыркой между лопатками в кусты роз и затих там.

– Гребаный Экибастуз! – заорал Шишкин, кидаясь на помощь раненому Матвеичу. – Дед, тебя как угораздило-то?

– Влипли, мужики… Ох, влипли-и! – запричитал было Селезень, кряхтя от боли двух сломанных ребер.

– Да не ной ты! Быстро хватаем Матвеича и в броневик. Прихвати сумку офицера и запри погреб. Пацан его?

– Да.

– Схватили. Р-раз. Несем.

Они поволокли товарища к улице, где уже раздалась первая очередь Васюкова. Выскочившего из одного дома солдата он четко срезал крупнокалиберными пулями. Старшина что-то кричал товарищам, смешивая распоряжения с матерными словами, но друзья, кажется, не слышали его, поглощенные работой и трагизмом ситуации. Тело Матвеича водрузили на скамью машины через открытые задние дверцы, старшина оторвался на минуту от пулемета и принял раненого. Связанные пленные лежали тут же, никак не влияя на события, не мешая врагу и не имея возможности говорить или шевелиться.

Селезень, потирая ушибленный бок, побежал во двор дома запереть в погребе хозяина, обобрать и пнуть труп Зингера, поскрипеть зубами рядом с мертвым подростком. Шишкин прихватил корзину с едой и пивом, полез в транспорт, пригнанный ими сюда, тогда как Васюков строчил из пулемета, возглавляя башню бронемашины Зингера.

Выстрелы в начале улицы лейтенант услышал в тот момент, когда он с Пешковой усиленно пытался связаться по междугородней линии с Минском, Каунасом и Вильнюсом. Просто набирали номера домашних телефонов, надеясь, что на том конце трубку возьмут достойные и честные люди, приверженцы компартии и союзники СССР. В четырех местах им отказали, причем на немецком языке, еще в двух просто бросили трубки. По двум случайным адресатам в Гродно не поняли вообще, что от них хотят, а в Белостоке посоветовали пойти на три буквы. И только в Ровно сначала опешившая женщина попыталась уточнить, кто звонит по телефону бывшего горкома, а сейчас Управления сбыта такой-то дивизии вермахта, а потом шепотом сказала, чтобы диктовали, она записывает.

– Дело государственной важности! Срочно доложить в Центр партизанского движения Белоруссии или Украины, в Москву, в НКГБ. Докладывает «Пруссак 11506». Есть потери, но дееспособны, находимся в квадрате В, выступаем в квадраты 4 Е и 4 К для сигнализации объекта ночным совам. Уничтожен патруль СС до взвода, захвачены пленные офицер и контрразведчик Абвера. Готовьте сов в полночь для указанных квадратов…

Неупокоев не успел закончить, потому что на улице стали стрелять, рядом с почтамтом послышались крики немцев. Он передал трубку Лизе:

– Уточни, кто это и как быстро может сообщить партизанам. Потом уничтожь связь. Я на улицу. Кажись, влипли наши очкарики!

– Есть.

Лейтенант взял наизготовку автомат и заковылял к двери по просторному прохладному холлу здания почтамта, бросив равнодушный взгляд на двух испуганных работниц ведомства и лежащее тело полевого жандарма. Пешкова продолжила говорить по телефону, не опуская пистолета с пожилого мужчины, сидящего за стендом с кучей проводов и клемм.

Машков уже строчил из ППШ, приютившись рядом с мотоциклом. Неупокоев со стоном от потревоженной ноги залез в люльку, схватился за пулемет.

– Беги к Пешковой, помоги ей. Обесточь связь и мигом сюда. Уходить будем.

– Понял, командир.

Сержант убежал внутрь почтамта, вскоре там раздались женские крики и скрежет железа, но очередная пулеметная дробь заглушила те звуки. Неупокоев начал методично короткими очередями сбивать расквартированных по местным домам фрицев, выскакивающих в чем мать родила.

Загнав персонал почтамта в подсобку и подперев дверь уроненным сейфом, разведчики раскурочили пульт связи, порезали провода, разбили систему сигнализации, уничтожили стол оператора. Потом присоединились к командиру. Мотоцикл помчался по улице на соединение с остальными бойцами, иногда изрыгая автоматный и пулеметный огонь. В некоторых местах уже валялись убитые и раненые, немцы впопыхах прятались по задворкам или ретировались через черные выходы в неглиже. Самые смелые и шустрые попадали под перекрестные очереди Васюкова и Неупокоева.

– Что у вас тут? – бегло спросил лейтенант старшину в отъезжавшем броневике.

– Попадалово. Матвеич тяжелый. Селезень легко. Шишкин в той машине. Уходим уже. Все.

– Нужно уничтожить их транспорт. Мотоколяски штук пять в том дворе.

– Уже, командир. Шишка покоцал все колеса фрицам.

– Уходим за мост. Живо-о!