На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

– Господин обергруппенфюрер! – воскликнул я. – Я не смогу принять предложение, как бы заманчиво оно для меня ни звучало. Мне нельзя бросить своих людей в столь сложной обстановке. У меня есть основания считать, что британцы попытаются осуществить прорыв или хотя бы вклинение на нашем участке фронта. Спасибо за честь, но, пожалуйста, позвольте мне остаться тут.

– Люк, – отозвался Зепп Дитрих, – в соответствии с нашими сведениями, возможность возобновления противником наступления тут на ближайшие десять дней или даже две недели невелика. После дорого обошедшегося им «Эпсома» британцам для начала придется перегруппироваться и подтянуть необходимое снабжение. Так что можете смело ехать.

В конце концов, сдавшись под грузом аргументов начальства, к которым добавилось еще и мнение Фойхтингера, я сдался. Да и перспектива повидать Дагмар тоже была соблазнительной.

По возвращении на свой командный пункт я отправился в 1-й батальон и велел его командиру принять руководство боевой группой на время моего отсутствия.

Подогнали мой «Мерседес», загрузив его «сокровищами Нормандии». Через армейскую телефонную сеть и через гражданскую в Париже меня соединили с Дагмар, и я предупредил ее и ее femme de chambre[105] о своем прибытии. Свой командный пункт я покидал со смешанными чувствами.

Из соображений безопасности, а прежде всего для того чтобы иметь возможность наблюдать за небом, я взял с собой водителя. Впереди меня ждали три дня в Париже!

После завершения «задания» и короткого визита в «Особый Парижский штаб» я был свободен – мог общаться с Дагмар и с друзьями.

Мы с Дагмар еще больше любили друг друга, несмотря на то что дурацкие установки и расистские законы не позволяли нам вступить в брак. Мы обещали друг другу, что подождем, пока закончится война, а уж потом поженимся.

Продукты, которые я привез с собой, общим весом около 50 килограммов, всюду служили источником воодушевления, особенно два килограмма кофе, которого в Париже было больше не достать.

– Нам приходится довольствоваться эрзацем, – посетовал Морель. – Позаимствовали у вас это уродское слово[106].

Несмотря на удовольствие встретиться с любимой и с друзьями, я беспокоился и каждый день звонил в дивизию. «Тут все тихо, все как обычно, никаких изменений в обстановке», – всякий раз отвечали мне. Я опять говорил с Дагмар и с друзьями о том, что надлежит делать, если создастся угроза падения Парижа. Дагмар хотела оставаться там до последнего, чтобы быть ближе ко мне.

Вечером 17 июля мы все вместе сидели за бутылкой шампанского. 18 июля еще в темноте я отправился в путь, чтобы добраться до командного пункта до рассвета – раньше, чем выйдут на охоту «Спитфайры» и «Харрикейны». Путешествие, однако, затянулось, оказавшись несколько продолжительнее из-за активных ночных перебросок снабжения. Только около девяти мне удалось достигнуть высот восточнее моего участка. До командного пункта оставалось всего несколько километров. Я остановился и стал всматриваться в небо – как бы не появились истребители. Над районом боевых действий стояла туманная дымка. Казалось, все в полном порядке.

Вскоре после девяти я прибыл на командный пункт в предвкушении «нормандского завтрака», после чего собирался переодеться в боевую форму.

Меня встретил явно озабоченный, если не сказать растерянный, командир 1-го батальона. Тут я почувствовал, что что-то не так, поскольку все на командном пункте находились на взводе.

Затем прозвучал рапорт, от которого у меня захолонуло сердце:

– Начиная с пяти утра британцы подвергали наш участок бесконечным налетам тысяч бомбардировщиков, особенно место дислокации 1-го батальона. За бомбардировками последовал артобстрел – «ползучий огненный вал». Огонь прекратился всего полчаса назад.

– Как дела в 1-м батальоне? Есть какие-нибудь данные? – спросил я первым делом.

– Еще нет, – прозвучало в ответ, – связь нарушена.

– А как у «тигров» и у танкового батальона нашего полка?

В ответ:

– Радиосвязи нет. Я ничего не знаю о происходящем.

– А 2-й батальон? Штурмовые орудия майора Беккера? В дивизию сообщили? – допытывался я все напористей, хотя уже и без того становилось ясно, что не сделано ничего. Как ясно было и то, что мы имеем дело с новой попыткой прорыва. И при этом ничего, ничего не было сделано!

Мой заместитель явно пребывал в состоянии глубокого замешательства. Он казался совершенно беспомощным. Я приказал ему выполнять мои распоряжения. Через несколько дней я велел своему адъютанту отправиться в Управление личного состава армии и потребовать освобождения от должности этого командира, на что получил немедленное согласие.