На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

Наличие на совещании представителей высшего руководства армии и партии говорило о том, что момент особый. Гитлер разразился длинной речью, в которой подчеркивал то, что мы ведем идеологическую войну, поражение в которой приведет к уничтожению немецкого народа. «У меня нет ни малейшего намерения проиграть войну. Вспомните Фридриха Великого и его Семилетнюю войну».

Затем Гитлер перешел к рассуждению о наступлении в Арденнах, в ходе которого «были достигнуты не все цели», – как показалось мне, крайне оптимистическая точка зрения, – но которое дало положительный «побочный эффект», а именно ослабило американский фронт перед нами, где и предстоит развернуть операцию «Северный ветер». Он оценивает численность американских частей на нашем фронте всего в четыре или пять дивизий, которые нам предстоит «уничтожить» силами восьми атакующих немецких дивизий, чтобы затем развить успех путем нанесения последующих ударов. Гитлер завершил свое обращение следующими словами: «Завершить все дела на Западе решительно – вот что должно стать нашей целью. Целью, к которой мы должны стремиться с яростью фанатиков».

Операция «Северный ветер» началась накануне Нового года, – продолжал Фойхтингер, – наша дивизия входит в резерв группы армий. План Гитлера в том, чтобы прорваться через «линию Мажино» к югу от Пирмазенса силами бронетанковой группы и наступать южнее по западным предгорьям Вогезов, чтобы осуществить соединение с 19-й армией на ее береговом плацдарме в районе Кольмара. Пяти дивизиям фольксгренадеров предстоит проложить себе путь через заснеженные Вогезы с запада в долину Рейна и соединиться с войсками на береговом плацдарме к западу от Рейна. Несмотря на то что мы получили пополнения и имеем теперь в наличии 74 танка «пантера» и PzKpfw IV, – заключил Фойхтингер, – без внимания остались две вещи: мы не располагаем превосходством в воздухе, и у нас нет ничего, что могло бы идти хоть в какое-то сравнение с тысячами стволов американской артиллерии. Люди измотаны, потери огромны, а у молодежи нет опыта. В соответствии с приказом мы должны изготовиться и выйти на исходные сегодня, 1 января 1944 г., сразу к северу от «линии Мажино». Да благословит вас Бог!

Мы с майором Шпреем, получившим под командование 192-й полк, переглянулись. Обоим без слов было понятно: не оставалось никакого сомнения в том, что Гитлер решил сражаться до последнего человека, он готов обречь немецкий народ на гибель.

Случилось то, что и должно было случиться: американцы хорошо приготовились к наступлению у себя на правом фланге, дислоцировав части по «линии Мажино». Разделение наших сил на две штурмовые группы, особенно принимая во внимание то, что одна была необстрелянной пехотной, не могло привести к желаемому результату.

Тем не менее, как узнали мы от пленных и из перехватов сообщений противника, Эйзенхауэр, под впечатлением наступления в Арденнах и начатой в канун Нового года операции «Северный ветер», предпочел пока отменить наступление на Западный вал в Северном Эльзасе. Согласно имевшимся данным, Эйзенхауэр и де Голль пришли к соглашению 3 января отойти к «линии Мажино» в Нижнем Эльзасе, сохранив небольшие силы для прикрытия Страсбурга.

Между тем операция «Северный ветер» не достигла результатов. Атака двух штурмовых групп в заснеженных Вогезах и к западу от них захлебнулась.

Был разработан новый план. Наша и 25-я танково-гренадерская дивизии, делая выпад на восток из района к югу от Виссембурга, должны были прорвать «линию Мажино» и замкнуть в тиски противника в низинах у Хагенау[123].

Две дивизии передислоцировались восточнее с приказами приготовиться к переходу в наступление. Нас ждала еще одна кровавая битва.

Когда я уходил с дивизионного командного пункта, дежурный офицер штаба отвел меня в сторонку.

– Господин подполковник, – произнес он, – я чувствую себя обязанным сказать вам, потому что в ваших интересах и в интересах ваших солдат, чтобы вы знали: вполне вероятно, нашего дивизионного командира предадут суду трибунала. Десять дней назад Главное командование войсками на Западе потребовало от генерала Фойхтингера предоставить объяснения того, почему в ночь с 5 на 6 июня 1944 г. он находился не на командном пункте, а в Париже. Фойхтингер был в Германии, и мне пришлось ездить за ним туда 24 декабря, чтобы доставить в штаб-квартиру войск западного региона. Я обязан ввести вас в курс дела как командира нашей боевой группы, чтобы вы знали, отчего наша храбрая дивизия на таком плохом счету у высшего военного руководства.

Я утратил дар речи. В канун Рождества, когда мы вели отчаянные бои на Западном валу в Саарлаутерне, наш дивизионный командир находился дома.

Конечно, ни для кого из нас не было секретом сластолюбие Фойхтингера, его пристрастие к «дольче вита». Мы знали о его тесных связях еще в предвоенное время с функционерами фашистского режима высшего ранга и не одобряли этого. Как не могли мы понять, почему в решающие часы вторжения он находился в Париже, причем даже не в пресловутом «Особом Парижском штабе».