На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной

Это был мой первый и последний «взлет» на общих работах, когда я достигла невиданных «вершин» производительности и заработка в 800 грамм чудесного, сытного ржаного хлеба! Конечно, не сразу. В лесоповальную бригаду входило шесть «основных» человек и два «подсобника». Основные — это лесоповальщики, обрубщики ветвей и раскряжевщики — раздельщики древесины — тоже каждых по двое.

В обязанности подсобников входило собрать обрубленные ветви и сучья и сжечь их. Эта работа считалась «легкой», и на нее посылали людей с 3-й категорией трудоспособности. «Основные» официально должны были иметь 2-ю категорию — лесоповал считался работой тяжелой. Кто получал 1-ю категорию, давалась ли она по физическому состоянию или по каким-то другим признакам, — не знаю, но мне не довелось встретить в лагерях человека с 1-й категорией.

Стопроцентная выработка оплачивалась 600 граммами хлеба — для этого бригада должна была выработать 30 кубометров древесины — по пять кубометров на человека. Подсобники не учитывались. Чтобы получить 800 грамм, норму надо было перекрыть на 20 %.

Итак, я попала на «легкую» подсобную работу — сбор обрубленных ветвей. И еще их нужно было сжечь.

У нас на лагпункте давно не водилось спичек. «Неугасимый огонь» поддерживался в кухне, бане, прачечной. В крайнем случае можно было попросить у стрелков или зажечь от сторожевой плошки. Но это все в зоне. На лесоповальную делянку надо было нести с собой угольки в чугунке, чтобы из них раздуть костер. А ведь делянки были за пять, восемь и даже больше километров от зоны!

Увы! Сколько раз мне не удавалось спасти тлеющую искорку, сколько раз в котелке оказывались затухшие холодные угли!

Вот и отправляйся за новыми углями — бреди по протоптанной в тайге тропе, по бокам которой снег чуть не по плечи тебе. Но это все ничего, эти хождения по таежным тропам, особенно утром, пока еще есть силы в ногах и если погода тихая.

…На всю жизнь запомнились мне прекрасные картины со спящими под снегом великанами-соснами, со звездами в начинающем светлеть небе, с первыми нежно-розовыми облачками, которые чуть тронуло восходящее солнце, с ручьями, пробивающимися из-под снега и снова исчезающими в сугробах… и вокруг великолепная тишина, разве только дятел раскатит свою трель…

Но ведь лесоповальщики не ждут — им надо сделать свою норму. Пока ты ходишь за огнем, уже повалено несколько огромных корабельных сосен. Очищено от ветвей, раскряжевано. Падая, сосны пышными своими кронами зарылись глубоко в метровый снег. Искусно обрубленные снизу из-под стволов, ветви теперь едва торчат на месте «побоища». Раскряжеванные стволы откачены в сторону. Попробуй вытащи такую «веточку в три твоих руки толщиной, вмятую в глубокий снег да еще притоптанный валенками работяг. Но надо вытащить, надо приволочь к костру, надо, чтобы они еще горели — эти громадные сырые разлапистые ветви.

Если делянка не убрана, десятник не примет древесины. Обливаясь потом, а то и слезами, мы с моей напарницей таскаем неимоверно тяжелые ветви, проваливаясь по пояс в снег, а затем, стоя на коленях, дуем до одурения в чадящий, дымящий, но никак не желающий гореть костер.

А бригадир покрикивает, торопит — скоро начнет темнеть; короток зимний день в прикамской тайге, никому неохота сидеть на штрафном пайке.

Кончается тем, что вся бригада, чертыхаясь и обкладывая нас трехэтажным матом, начинает помогать нам — все таскают ветви, и кострам наконец надоедает дымить, и дымовую завесу прорезает яркое лезвие огня. Костер весело трещит, рассыпая фонтаны искр, ветви корежатся и шипят — но теперь уже напрасно — огонь победил!

Приходит десятник, отшлепывает своим молотком клеймо на срезе бревна, измеряет, записывает в свою книжечку.

Не обходится и без мелкой туфты. Слишком соблазнительно, если вчерашний лес лежит неподалеку, не воспользоваться случаем — отпилить тончайший кругляшок с клеймом, в каждой бригаде есть такие «спецы», и сдать бревна еще разок… Да и не грешно, право. За свои 800 граммов бригада довольно пролила пота. Государство и так не в убытке — ведь работаем только за паек, а так — нам лишние 200 граммов!

Последняя работа — умело закопать костер. Так закопать, чтобы завтра, если отправят на эту же делянку, можно было, раскопав его, под снегом найти еще тлеющие угольки, сохранившие жизнь до следующего утра. Неопытный человек вряд ли сумеет так закопать, но опытные лесоповальщики могут.

Домой отправляемся в сумерки, вереницей друг за другом по тропам, которые похожи на траншеи. Но тут я чувствую, как ноги наливаются свинцом, спину между лопаток отчаянно ломит, и я пропускаю, свернув в снег, одного путника за другим, пока не остаюсь совсем последней и, едва волоча ноги, тащусь вслед за всеми.

Так долог, так бесконечно долог этот обратный путь, и какое счастье разглядеть среди темных силуэтов деревьев мигающий огонек сторожевой плошки! Перед воротами лагеря постепенно собирается толпа, люди начинают мерзнуть, прыгать с ноги на ногу, сырые бушлаты застывают колом. Но пускают в зону только тогда, когда всех пересчитают и все сойдется.