На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной

Загибались на «Водоразделе» все. Вместо леса — одно мелколесье, и никаких норм выработать даже настоящим работягам было невозможно. В результате хлебная пайка срезалась до 200 граммов, а это означало голод и истощение. Сначала люди переходили в разряд «доходяг», потом попадали в лазарет на лагпункт «Северный», из которого уже никто живым не возвращался. Верить в то, что нас отправят на «Водораздел», никому не хотелось… И все же это оказался именно он. Мы ни в чем не провинились. Просто настал 1937-й год, и лагерники ощутили его на своей шкуре точно так же, как и весь народ Союза Советских Социалистических Республик… Прежде чем рассказывать о нашем этапе на «Водораздел», хочу еще немного вернуться к тем немногим дням, которые мы провели на пересылке, так как они сыграли большую роль в моей дальнейшей лагерной судьбе. Жили мы там все еще довольно вольготно. Пересыльные бараки — и мужские и женские (впрочем, такой был всего один, да и то полупустой) — стояли за одной общей загородкой, и в «зоне» можно было беспрепятственно ходить, гулять и сидеть на завалинках у бараков. Поэтому за эти дни произошло много знакомств, было выслушано множество чужих историй и рассказано своих. Ведь людей лишили свободы, книг, радио, и оставалось только одно: рассказы, воспоминания, предположения…

Здесь, на пересылке, я встретила Андрея Быховского — яркого, энергичного и интересного человека, который стал до конца своих дней моим самым дорогим и близким другом и благодаря влиянию которого я в конечном итоге не погибла на «Водоразделе». Обстоятельства его жизни были необычными даже среди пестрого калейдоскопа прочих историй.

Племянник ставшего известным в 20 — 30-е годы заслуженного артиста Юрьева [4], он рано остался сиротой и до революции воспитывался в семье дядюшки, где детей, впрочем, никак не воспитывали и они росли сами по себе, отделенные от мира взрослых, всецело переданные на попечение старой и преданной няньки — фанатично религиозной и суеверной старухи, населившей детскую чертями и домовыми, лешими и ведьмами, невероятными чудесами и ожиданием загробных адовых мук.

Но детей она любила, и они ее любили, особенно за эти таинственные, страшные и непонятные истории, которые старуха им рассказывала. А маленький Андрейка просто их обожал. К старой юрьевской няньке он сохранил самые теплые чувства. Жуткий и таинственный мир детской надолго завладел фантазией мальчика, заронил необоримую тягу ко всему неизведанному, заколдованному и опасному. На всю его жизнь!

…Ко времени революции Андрей Быховский оказался юнкером. Сражаясь за «Россию, царя и Отечество» и отступая вместе с врангелевским войском, он покинул Крым. Так волею судьбы оказался Андрей белоэмигрантом за границей, хотя политика никогда его не привлекала и он не собирался делать политическую карьеру, да и не особенно еще разбирался, что к чему в этом большом мире… Бросок за границу ощутился им как рывок в неизведанную романтику. Разлука с родиной представлялась делом временным и не слишком тяжелым, тем более что людей родных и любимых в России не осталось, а отношения с дядюшкой и двоюродными сестрами были холодными.

И вот, по существу мальчишка 19 лет, без специальности, без денег, без знакомств и покровителей, оказался Андрей в одиночестве за границей… Но не пошел обивать пороги иммигрантских комитетов, а с удовольствием стал жить «сам по себе». Ему хотелось все увидеть, все испытать. И он увидел и испытал… Прошел «огонь, воду и медные трубы».

Чем только Андрею ни приходилось зарабатывать на жизнь! В Греции он держал тараканьи бега. Из Австрии в Венгрию доставлял контрабанду, отсиживая по несколько месяцев в тюрьмах при поимках. В Бразилии бежал из легиона наемных войск, едва не погибнув от тропической лихорадки и нечеловеческих условий жизни легионеров. Был мелким разносчиком и «зазывалой» в каирских лавчонках. Едва не сделался наложником какого-то не слишком крупного эмирчика. Наконец, устав от скитаний и голода, Андрей охотно завербовался у набиравшего учеников сербского отца-иезуита в религиозный колледж, который готовил служителей церкви. Особо способные ученики могли рассчитывать в будущем даже на епископат. Андрей оказался способным учеником — одним из первых. С ним вскоре начали носиться и готовить его в помощники епископа.

Два года он жил припеваючи, катался как сыр в масле — отоспался, отъелся на иезуитских харчах, про себя посмеиваясь над церковной братией, над фанатиками и схоластами. Но все же немало было прочитано и серьезных, научных книг. Многие вопросы философии и истории увлекали. Однако приближался выпуск, и Андрей решил, что пора сматывать удочки. В епископы он не собирался. Поблагодарив братьев-иезуитов — мысленно, конечно, — Быховский удрал из колледжа. Опять настала пора бродяжничества, но за годы, проведенные среди серьезных, образованных людей, он получил разносторонние знания, которые заставили его на многое взглянуть серьезнее.