Читаем На острове нелетная погода полностью

Кстати, к задумчивости полковника мы привыкли, как и к его отутюженному костюму. Иногда он так задумывался, что становился рассеянным. Рассказывали такой случай. Однажды Мельников после полетов сел в автобус (газик его был в ремонте). Сел на переднее сиденье и задумался. Рядом оставалось свободное место. Пришел комэск третьей, подполковник Макелян, и спросил:

— Разрешите сесть, товарищ полковник?

— Разрешаю, — ответил Мельников. — Доложите, как шасси.

Автобус задрожал от хохота. Летчики решили, что Мельников сострил. Но когда они увидели его недоуменный взгляд, поняли, в чем дело. Смех оборвался.

— Фу ты черт, — выругался Мельников, — совсем зарапортовался. Садись, садись, старина. — И он услужливо подвинулся к стенке.

Видимо, из-за рассеянности при всем его летном таланте и командирском авторитете он выше командира полка не дослужился. Правда, говорили, что рассеянным и задумчивым он стал лет десять назад, когда по его вине произошла катастрофа, но, как бы там ни было, летал он отменно. В небе и на КП, когда руководил полетами, рассеянным его никто не видел.

В автобусе воцарилась тишина. Все с интересом наблюдали за Мельниковым и чего-то ждали. Мне стало жаль командира, хотелось как-то оградить его от очередной оплошности. Но полковник не нуждался в моей помощи. Он поднял голову, еще раз глянул на часы и повернулся к шоферу. Я понял, какое решение он принял. В это время в автобус вошли Синицыны. Мельников пропустил их, не сказав ни слова, вышел.

Жена Синицына, круглолицая красивая брюнетка, извинилась за опоздание. Комэск сел с ней рядом молча. Лицо его было холодно и непроницаемо, и не потому, что испортил настроение полковник: такое выражение было присуще ему, как задумчивость Мельникову.

Синицына командир полка не особенно жалует, несмотря на то, что в их характерах много общего: оба немногословны, открыты, несколько суховаты, знают себе цену. Последнее, пожалуй, и лежало между ними водоразделом. Мельников отличный практик, но не особенно силен в теории. Синицын же наоборот, летает хуже, зато знаний у него — палата. Разборы полетов и постановка задач у нас — это сущие академические занятия. Поэтому не случайно какой-то остряк окрестил нашу эскадрилью академией.

Синицын махнул шоферу рукой, и автобус тронулся.

— Ты уверен, что Инна придет? — обернулся ко мне Геннадий. Он Инну еще не видел, а Юрка так расписал ее, что у него разгорелось любопытство.

Я пожал плечами. Если бы я был уверен в ней! Каждый раз, когда я ехал на свидание, я думал о том, что рано или поздно нашим встречам придет конец. У меня не выходил из памяти мужчина в каракулевой папахе, провожавший Инну в аэропорту. Разговора о нем мы не заводили: Инна не из тех, у кого легко все выведать…

К театру мы подъехали в начале седьмого. Инна должна прийти через двадцать минут. Мороз был невелик, и мы решили подождать ее у центрального входа. Но вскоре у Дуси стали мерзнуть ноги, и они с Геннадием ушли.

Юрка не пропускал взглядом ни одну хорошенькую женщину. В их адрес сыпались то комплименты, то убийственные остроты. И если бы те, к кому они относились, слышали, что он болтает, ему бы несдобровать.

Вот из автобуса вышла Инна. На ней, как и при первой нашей встрече, была белая нейлоновая шубка, белая шапочка и белые, на меху, сапожки.

Мы пошли ей навстречу.

— Здравствуйте, снегурочка. — Юрка первый протянул ей руку. — Вы все хорошеете? Дальневосточный климат вам на пользу.

— Вам тоже обижаться не следует: все поправляетесь, — ответила с улыбкой Инна.

— Откуда? Одни кости остались. — Юрка щелкнул ногтями по ровным белым зубам.

Мы вошли в вестибюль. Геннадий с Дусей поджидали нас. Я представил им Инну.

До начала спектакля оставалось полчаса, и мы отправились в буфет.

Геннадий с интересом рассматривал Инну. Несколько раз он переводил взгляд на Дусю, наверное, для сравнения. Пожалуй, Дуся была красивее: у нее черные с синеватым отливом глаза, такие же черные густые волосы, заплетенные в косы и уложенные на затылке валиком, тонкие, почти сросшиеся у переносицы брови. И все же, несмотря на красоту, ей не хватало той непосредственности, с которой держалась Инна.

Публика медленно заполняла зал. В основном это была молодежь. Юрка успел кого-то присмотреть и улизнул от нас.

— Пойду, закажу по телефону номер в гостинице, — сказал он.

Прозвенел звонок. Мы заняли свои места, а Лаптев все не появлялся. Дуся забеспокоилась.

— Вдруг он ненароком билет потерял и его не пускают? — высказала она свои предположения.

Инна мельком взглянула на меня, и по этому взгляду я понял, что она тоже догадалась, куда исчез Юрка.

— Ничего он не потерял, — сухо ответил Геннадий. Он досадовал на Дусину несообразительность. — Вон сколько свободных мест, сел где-нибудь сзади.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Вдова
Вдова

В романе, принадлежащем перу тульской писательницы Н.Парыгиной, прослеживается жизненный путь Дарьи Костроминой, которая пришла из деревни на строительство одного из первых в стране заводов тяжелой индустрии. В грозные годы войны она вместе с другими женщинами по заданию Комитета обороны принимает участие в эвакуации оборудования в Сибирь, где в ту пору ковалось грозное оружие победы.Судьба Дарьи, труженицы матери, — судьба советских женщин, принявших на свои плечи по праву и долгу гражданства всю тяжесть труда военного тыла, а вместе с тем и заботы об осиротевших детях. Страницы романа — яркое повествование о суровом и славном поколении победителей. Роман «Вдова» удостоен поощрительной премии на Всесоюзном конкурсе ВЦСПС и Союза писателей СССР 1972—1974 гг. на лучшее произведение о современном советском рабочем классе. © Профиздат 1975

Виталий Витальевич Пашегоров , Ги де Мопассан , Ева Алатон , Наталья Парыгина , Тонино Гуэрра , Фиона Бартон

Проза / Советская классическая проза / Неотсортированное / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Пьесы
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза