Читаем На острове нелетная погода полностью

Возвращаемся домой в превосходном настроении, почти уверенные, что ракеты «противника» нас не поразили: те, которые уцелели от удара группы Пальчевского, вряд ли что-либо могли противопоставить в такой ситуации нашим противоракетным маневрам.

Но на земле нас ожидало другое сообщение.

Едва зарулили на самолетную стоянку, как ко мне подошел возбужденный и злой Дятлов. Ничего не объясняя, набросился на меня:

— Досоглашался, доподдерживался! Теперь не с почином, а с ЧП прославимся на все Военно-воздушные силы.

— С каким ЧП, объясни, пожалуйста, — не придал я особого значения его словам, зная, что он теперь любую малейшую промашку Лесничука будет считать чрезвычайным происшествием.

— А ты что, с луны свалился? — продолжал наседать на меня замполит, словно виновником случившегося был не кто иной, как я.

— Почти, — съязвил я. — Как видишь, не на земле сидел. Говори, что тут стряслось.

— А то и стряслось, что следовало ожидать. Ты же видел, какие помехи дал Обламонов.

— Ну и что? Эка невидаль — помехи! И некогда мне было досматривать их.

— Вот-вот! И Лесничук считал: эка невидаль! А как поставил их Обламонов, ни КП наш, ни летчики ничего рассмотреть не могли. — Дятлов помолчал, давая время осмыслить случившееся и предугадать последствия.

— Не тяни ты! — прикрикнул я.

— Лесничук, как всегда, решил схитрить, — продолжил рассказ Дятлов. — Приказал Октавину и Супруну действовать, как учили, то есть отработать друг по другу. А топлива было уже только на обратный путь — почти полчаса они утюжили воздух в зоне барражирования. Поскольку Супрун был позади, ему Октавин и скомандовал работать. Да и стыдно, наверное, самому было очки втирать начальникам. А тут команда — курс домой и снижаться. Супрун передал, что цель видит — «захват» — и исчез. Ни на экране, ни на связи. Минут пять молчал. Думаю, либо он попал в струю самолета Октавина и его так швырнуло, что он падал чуть ли не до земли, либо при развороте потерял пространственное положение.

Когда Дятлов сказал, что самолет исчез, у меня мелькнуло точно такое же предположение — Супрун потерял пространственное положение и падал, пока не восстановил его, И все-таки хотелось верить в лучшее.

— А что Супрун говорит?

— Молчит. Только пожимает плечами. Видно, Лесничук предупредил его — он с ним разговаривал раньше меня.

— Не станет же он скрывать ЧП?

— Как сказать, как сказать, — многозначительно усомнился Дятлов. — Супрун атаковал ведущего не по своей воле — разговор записан на магнитофонной пленке.

— Если он действительно падал, это легко установить по бароспидограмме.

— Вот я и хотел это сделать, а командир запретил. Сказал, что разберемся дома. Кстати, получено штормовое предупреждение — движется тайфун, и полк должен к утру перебазироваться на свой аэродром.

Поговорить о неудавшихся перехватах и о пятиминутном исчезновении Супруна мне до отлета с острова так и не удалось ни с Лесничуком, ни с Супруном: надо было организовать перелет не только истребителей, но и транспортных самолетов, доставивших на запасной аэродром технический состав и всевозможное техническое оборудование, необходимое для работы в полевых условиях. И вся эта забота легла на мои плечи: Лесничук находился рядом с посредниками на КП и командовал оттуда.

На рассвете все экипажи, в том числе и два транспортных самолета, приземлились на нашем стационарном аэродроме Вулканска. Лесничук дал команду летно-тактическим учениям «Отбой», зачехлить машины и после завтрака идти на отдых; в 13.00 — обед и в 14.00 — построение.

Спал я, несмотря на нервное переутомление, мертвецким сном. Даже ничто мне не снилось. Зато проснулся в половине двенадцатого бодрым и вполне отдохнувшим. Принял холодный душ, побрился и первым делом отправился к дешифровальщикам.

К моему удивлению, бароспидограммы с самолета Супруна у них не оказалось. Была и кинолента, отчетливо зафиксировавшая мастерскую атаку летчика, правда, с очень короткой дистанции, и магнитофонная пленка с записью переговоров, и барограмма скоростей, перегрузок, кренов, в общем, всех данных объективного контроля, за исключением бароспидограммы — указателя высоты полета самолета.

Сержант-дешифровальщик ничего вразумительного сказать об исчезновении бароспидограммы не мог: вроде бы была, вроде бы забрал то ли Лесничук, то ли Октавин, то ли сам Супрун.

Ладно, думаю, раз Лесничук был в комнате дешифрирования, он ее и забрал, чтобы никуда не исчезла и не было всяких кривотолков. Но опытному глазу нетрудно было заметить кое-что и по барограмме кренов и перегрузок: как раз на завершающем этапе атаки они превышали допустимые. Похоже, Дятлов прав: Супрун подошел к Октавину настолько близко и точно в хвост, что попал в спутную струю ведущего и его швырнуло вниз. И не побывай Супрун в подобной ситуации прежде, кто знает, чем бы кончился этот полет… Правда, Супрун может отрицать такое умозаключение: крен и перегрузку, мол, создал преднамеренно при выходе из атаки. И вот в этом случае показания высотомера ой как нужны…

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Вдова
Вдова

В романе, принадлежащем перу тульской писательницы Н.Парыгиной, прослеживается жизненный путь Дарьи Костроминой, которая пришла из деревни на строительство одного из первых в стране заводов тяжелой индустрии. В грозные годы войны она вместе с другими женщинами по заданию Комитета обороны принимает участие в эвакуации оборудования в Сибирь, где в ту пору ковалось грозное оружие победы.Судьба Дарьи, труженицы матери, — судьба советских женщин, принявших на свои плечи по праву и долгу гражданства всю тяжесть труда военного тыла, а вместе с тем и заботы об осиротевших детях. Страницы романа — яркое повествование о суровом и славном поколении победителей. Роман «Вдова» удостоен поощрительной премии на Всесоюзном конкурсе ВЦСПС и Союза писателей СССР 1972—1974 гг. на лучшее произведение о современном советском рабочем классе. © Профиздат 1975

Виталий Витальевич Пашегоров , Ги де Мопассан , Ева Алатон , Наталья Парыгина , Тонино Гуэрра , Фиона Бартон

Проза / Советская классическая проза / Неотсортированное / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Пьесы