На отмелях

Три дня спустя он оставил поселок Белараба в тихое, безоблачно-мирное утро. Все шлюпки брига, с вооруженными матросами, вышли в лагуну, чтобы придать большую торжественность заключенному союзу. Глазеющая толпа следила за его величественным отплытием в глубоком молчании и с возрастающим чувством изумления перед тайной его появления. Лодки медленно и ровно пересекали обширную лагуну. Лингард оглянулся. Великая тишина положила руку на землю, небо и людей, на неподвижность неживой и живой природы. Хассим и Иммада, стоя рядом с вождем, подняли руки в знак последнего приветствия, и их далекий жест казался печальным, ненужным, затерянным в пространстве, словно сигнал, который выкидывают потерпевшие кораблекрушение в тщетной надежде на невозможную помощь.

Лингард уехал, вернулся, снова уехал, и каждый раз эти две фигуры, одиноко стоявшие где-нибудь на песчаной отмели, посылали ему все тот же приветственный или прощальный знак.

Каждое движение их рук как бы все сильнее скрепляло узы привязанности, соединявшие его с ними. Лингард прозаически работал, накапливал деньги для оплаты романтического пред приятия, вторгшегося в его жизнь. Деньги текли из его рук, как вода. Немалую часть из них американец переслал своему Балти морскому торговому дому, но порядочно досталось и импорта рующим фирмам в портах Дальнего Востока. Пришлось приоб рести быстрый прау, который, под командой Джафира, заходил в малопосещаемые бухты и малоизвестные реки, передавал тай ные послания, важные известия и щедрые взятки. Покупка «Эммы» также обошлась в крупную сумму.

«Эмма» представляла потрепанную, рассыпавшуюся старую шхуну, которая на склоне своих дней немало потерпела от свое го последнего хозяина — толстого белого торговца с хитрыми и жадными глазами. Этот человек впоследствии хвастался высокой ценой, которую он получил «за эту старую дрянь». «Эмма» незаметно оставила порт вместе с бригом и с тех пор исчезла навсегда. Лингард на буксире ввел ее в бухту и посадил ее на мель в том месте лагуны, которое дальше всего отстояло от по селка Белараба. В то время был сильный подъем воды; когда во да спала, старая шхуна осталась в иле, причем концы ее покоились на двух древесных стволах, а палуба немного нагнулась на бок и придавала «Эмме» вид усталого от тяжелой жизни сущест-›ва, наконец обретшего место вечного успокоения. Тут-то и нашел ее через несколько месяцев Иоргенсон, когда, вернувшись к жизни людей, он появился вместе с Лингардом в стране Убежища.

— Это лучше, чем форт на берегу, — говорил Лингард, стоя у гакаборта рядом с Иоргенсоном и глядя поверх лагуны на дома и пальмовые рощи поселка, — Все мои орудия и порох сложены тут, не правда ли, хорошая идея? Такого наводнения не повторится, может быть, долгие годы, а при теперешнем ее положении они могут добраться до нее только с кормы, да и то по одной доске в ряд. По-моему, вы будете здесь в полной безопасности. Вы можете защищаться против целой флотилии лодок. Поджечь ее нелегко. А лес напротив лучше всякой стены. Ну, как вы думаете?

Иоргенсон хрюкнул в знак согласия. Он смотрел на пустую, запущенную палубу, на оголенные мачты, на мертвое тело полуразрушенного маленького судна, которому не суждено больше видеть моря. Мрачная тень леса падала на него, словно саван; прибрежные кусты шуршали ветвями об его остов, а над обломками брошенного брашпиля тихо покачивались сережки крошечных коричневых цветов.

На старую шхуну переселились соратники Хассима, и Иоргенсон, оставшийся на ней, целыми днями расхаживал от носа к корме, молчаливый и бдительный. В поселке его встретили с изумлением, уважением и боязнью. Белараб часто навещал его.

Иногда к белому человеку приходили побеседовать его старые шакомые, которых он знал во дни их юности, в дни борьбы за перу и жизнь. Их голоса были словно эхо бурных событий, таившим бледные чары миновавшей юности. Они кивали своими старыми головами. «Помнишь ли ты нас?» — спрашивали они. Иоргенсон все помнил. Он походил на человека, воскресшего из мертвых, у которого вера во всемогущество жизни омрачена черным скептицизмом могилы.

Только иногда непобедимая вера в реальность бытия возвращалась к нему, баюкая и вдохновляя. Он расправлял плечи, выпрямлялся и начинал ходить более твердым шагом. По телу его пробегало тепло, и сердце начинало биться быстрее. В молчаливом возбуждении он вычислял шансы Лингарда на успех и некоторое время жил общей жизнью с этим человеком, которому неведомо было черное отчаяние смерти. Шансов было много, очень много.

— Хотелось бы мне видеть все это, — пылко бормотал Иоргенсон, и его погасшие глаза загорались минутным блеском.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПЛЕН

I

— Некоторые люди ходят по свету с завязанными глазами, — говорил Лингард. — Вы правы, море открыто нам всем. Одни на нем работают, другие валяют дурака. Мне это все равно. Но знайте только одно, — что я никому не позволю мешать моим делам. Вы хотите меня уверить, что вы очень большой человек?

Мистер Треверс холодно улыбнулся.