На Памире

«Газик» натужно урчит на последнем подъеме к перевалу Хабурабат. Справа уже виднеется домик метеостанции. Выезжаем на перевал. Высота невелика — около 3300 метров. Но место это влажное, оттого и снега здесь скапливается много. Вниз покатили бойко. Ямин цовеселел. Потом дорога резко пошла серпантинами вниз но скалистому склону. На одном из поворотов показалась скала, отвесно стоявшая у самого края полотна. На скале краской выведено в рамке:

Сергей Луков

поехал прямо

1964

Ямин замедлил ход и вздохнул. Я глянул: куда это «прямо»? Прямо была пустота. Лента дороги уходила влево. Слева же распутывались ее серпантины. А «прямо», за скалой, шел отвес. Белая ленточка реки Обихумбоу виднелась на глубине более полукилометра. Задремал, видно, Сергей Луков. Или рулевое управление отказало. Или разогнал машину лихо, не успел отреагировать на крутой поворот. Как бы там ни было — нет Сергея Лукова на свете. Осталась только выразительная надпись на скале: «Луков поехал прямо…» Напоминание и предостережение. И памятник Лукову.

Я спросил Ямина, знал ли он Лукова. Ямин не знал. Когда мы отъехали уже порядочно от скалы, Ямин снова повеселел. А я все думал о скале и надписи. По горным трактам много разных памятников погибшим водителям: где надпись на скале, где бетонная пирамидка, а у перевала Зардолю, у шоссе, что ведет в Нурек, в цемент вмазана баранка разбившейся машины. Но чаще всего память людская служит памятником. Едешь где-нибудь, а водитель и говорит: «Здесь Андрей разбился…», «Там Броимшо поворот проспал…» И расскажет об Андрее и Броимшо. Такие вот памятники чаще…

Ах, романтика дальних дорог! Ямщики седой старины с их страстями и тягучими песнями, под стать длинным российским дорогам. Бывалые моряки, пахнущие ветром дальних стран, веселые и уверенные в себе. Мужественные пилоты. За прищуром их спокойных глаз прячутся тайны, о которых не положено знать пассажирам. Все они романтичны, все воспеты. А памирский шофер? Разве меньше романтики в его опасном труде? Он и мужествен, и спокоен, и уверен в себе, и весел.

Веселый водитель на Памирском тракте — это стереотип. Легче всего здесь остановить попутную машину, подняв большой палец и хохоча. Тогда, как бы ни спешил водитель, зашипят тормоза и из кабины высунется лицо с ожидающим выражением: «Анекдот? Давай садись скорей!»

За два с лишним десятка лет я хорошо узнал многих памирских шоферов. Со старейшим водителем тракта Порфирием Павловичем я как-то двое суток мерз на подходах к перевалу Талдык, неожиданно закрывшемуся из-за чудовищного снегопада. Тулуп малорослого дяди Порфирия укрывал пас двоих, а его рассказы о первых годах жизни на тракте могли составить целый роман.

…С лихим водителем Петром Синяевым очень-то не разговоришься. Другие боятся заснуть, а он сразу предупреждает: «Спи, на меня это не действует». Оказывается, Синяев выработал у себя редкую способность полностью лишаться сна за рулем. Зато когда он добирается до настоящего ночлега, его из пушки не разбудишь. А за баранкой он, по его уверениям, может трое суток просидеть без малейшей охоты вздремнуть. Говорит, это у него после одного случая такой талант прорезался. Какого случая — не рассказывает.

Как-то я забыл в кабине одной попутной машины горные ботинки: на подъезде к Ошу жарко стало в кабине, скинул их, надел тапочки, а выходя, забыл. Бывает… И шофер был незнакомый. И сошел я на въезде в город, и шофер не мог знать, куда я поеду дальше. Хватился я лишь к вечеру, когда Синяев привез мне ботинки. Сказал: по описанию водителя догадался, что это я ехал.

— А как догадался-то?

— Да, говорит, у Чечектов сел. С бородой. Кому же быть?

…Алеша Сушков — старый друг. Тоже водитель. Я знаю его лет двадцать. Сейчас он так же подвижен и весел, хотя в весе и прибавил. Алеша — философ. У него свой взгляд на жизнь вообще и на свою работу в частности. Особенностью этого взгляда можно считать удивительную чуткость в разделении хорошего и плохого в самой запутанной коллизии. Основной тезис Сушкова — «жизнь должна быть справедливой». Алеша удивительно легко идет на потерю заработка. То полдня помогает кому-то ремонтировать ставшую на тракте машину, то больного везет, хотя для этого нужно повернуть обратно. Сушков — маэстро. Утверждает, что свое всегда заработает.