На пароме

Можаев Борис На пароме

Борис Можаев

НА ПАРОМЕ

Толстый стальной трос, натянутый поперек реки, то опускался на глубину, вспарывая гребешки бегучих волн, то выныривал наружу, скользил, как удав, по чугунной тумбе парома и снова уходил под воду. Поскрипывал барабан старой лебедки. Старик паромщик цепко обхватил корявыми жилистыми руками деревянное правило.

- И-и-ип! - кряхтел он натужно, то опуская, то поднимая грубо затесанное кормовое весло.

Паром, черная неуклюжая посудина с толстыми низкими бортами, медленно полз поперек реки. На пароме стоял, широко расставив ноги, босой парень в гимнастерке и в солдатских брюках. Сапоги его валялись рядом. Он смотрел на высокий речной берег, где на перепаде, словно ласточкины гнезда, лепились новые дома с еще пустыми, черными оконными проемами.

- Ну чего ты глаза пялишь? Взял бы в руки правило... Помог бы, - сказал старик. - Видишь, на быстрине разворачивает!

- Это уж извини-подвинься. У нас как-никак разделение труда существует. Я тебе двугривенный заплатил, а ты меня на ту сторону вези.

- Обормот! Чему тебя только в армии учили? Цельный месяц баклуши бьешь.

- Человек имеет полное право на труд и на отдых. Закон!

- Законы вы знаете, но кто работать за вас станет? - Старик поднял правило, выругался, достал пачку "Прибоя", закурил. - Эх ты, Семен-Семен, на краешке поселен... Чтобы в двадцать лет баклуши бить!

- А может быть, я на работе, откуда ты знаешь? - нехотя отозвался Семен. - Может, у меня просто форма труда такая? Поверяющая, понял?

- Знаю я твою поверку... К дояркам на станы шастать по ночам. Вот не перевезу ночью, тогда запоешь по-другому.

- А я тебе в жалобную книгу впишу протест. Где хранится у тебя книга жалоб и предложений? А?!

- Балабон.

- Нет ее? Ай-я-я-яйй!.. И за чем смотрит ваш колхозный профсоюз?

Старик сплюнул за борт и выругался:

- Как только Любка тебя терпит?

- На почве взаимного интереса.

- По шее бы тебя.

- А это уж форма насилия. Капитализм то есть. А мы где живем? В свободном обществе. Понял?

- Валяй, валяй, пока цел. Не то я тебе покажу свободу.

Паром причалил к берегу. Семен спрыгнул, держа сапоги в руках, и подошел к сидевшему, свесив ноги с обрыва, пастуху.

- Любка на станах? - спросил Семен.

- Не знаю, - пастух и бровью не повел - лениво и безучастно глядел вдаль, за реку, курил. Низко, на самые брови его была насажена черная кепочка. Лицо все исшелушенное, белесое, в розоватых пятнах, как у людей, целыми днями слоняющихся на ветру да на солнце.

- А ты чего здесь сидишь? - спросил Семен.

- Мечтаю...

- Понятно.

Семен поманил одного из мальчишек, удивших неподалеку.

- Что, дядь Семен? - подбежал паренек лет двенадцати.

- Любка тут не проходила? - указал Семен на новые дома, стоявшие на высоком берегу.

- Вроде бы прошла.

- Сбегай, скажи, что ее ждут возле парома.

Паренек побежал в гору, а Семен, посвистывая, стал обуваться. От парома подошел старик, сел на глинистый выступ рядом с пастухом и сказал с усмешкой:

- Жди. Так она и прибежит сюда.

- А ты закон всемирного тяготения знаешь? - спросил Семен.

- Чего?

- Слыхал, что тело к телу взаимно притягивает?

- Это к твоему-то притягивает?

- Ну!

- Не бреши. Притягивает к тому, которое устойчивость имеет. Держится само по себе. А тебя ветер гонит, как лист осиновый.

- Мое счастье в земле зарыто, - ответил Семен. - Вот я и мыкаюсь, ищу его... Как раньше клад искали.

- Клад искали только дураки. Умному он сам в руки давался, - сказал старик.

- Как это сам? - недоверчиво спросил Семен.

- А вот так. Выходил на поверхность в виде зверя или птицы. То уткой, то поросенком, а то волом, - сказал старик. - Смотря по тому, какой величины клад.

- Это правильно, - подтвердил пастух. - Моей матери подвезло однажды. Давался ей клад, да не смогла попользоваться.

- Если давался, чего ж она не взяла? Рук, что ли, нет? - спросил Семен.

- Соображения не хватило, - ответил пастух.

- Ге-к! - ухмыльнулся Семен. - Какое ж нужно соображение, чтобы взять, когда в руки само дается? Другое дело - украсть... Тут надо шариками поработать.

- Да помолчи ты, пустобрех! - цыкнул на Семена старик и спросил у пастуха: - Как же он давался ей? При какой обстановке? Какой предмет то есть? Вот что интересно!