На передних рубежах радиолокации

Злые языки говорили про Буняка «гигант слова», намекая на то, что он, мол, слабоват в деле. Но это было не так. Просто Лева всегда правильно рассчитывал свои силы, беря работу по плечу. Буняк проработал в институте около 40 лет, за это время, будучи главным конструктором, выполнил целый ряд разработок, насколько я знаю, не провалил ни одной. А ведь немало было главных конструкторов, терпевших неудачи, и притом серьезные. В чем причина положительного баланса в работе Буняка? О части этих причин я уже сказал. Скажу о других. Буняк обладал сильной интуицией, умел работать с заказчиком. Получив ТЗ и тщательно изучив его, он выявлял сомнительные и даже опасные моменты, убеждая заказчика в необходимости корректировки. Дотошно проверял особенности СВЧ приборов, на которых предстояло работать. Старался брать заказы, рассчитанные на небольшой коллектив, зная, что людей всегда не хватает. Умению опираться на собственные силы, смотреть в корень и правильно вести эксперименты Буняк научился у Расплетина. Это была «расплетинская» школа.

За несколько месяцев до болезни, сведшей его в конце концов в могилу, Лева пришел ко мне, мы долго беседовали, пили чай, он жаловался на нездоровье. Через некоторое время он уволился. Больше я его не видел.

В числе бывших фронтовиков, пришедших в лабораторию в 1949 году, был инженер Юрий Беляев После демобилизации он работал в другой организации, но, выдержав экзамены в аспирантуру, и при содействии Илюхина был зачислен к Расплетину. Поначалу трудился бок о бок с Илюхиным и даже взял близкую тому и модную тогда тему, связанную с разработкой широкополосного УПЧ на линиях с распределенными параметрами. Но вскоре они с Илюхиным разошлись во взглядах, а затем Беляев охладел и к выбранной диссертационной теме. Надо сказать, что Беляев был человеком настроения, и с той же страстью, с которой он доказывал важность выбранной им первоначально темы, он затем убеждал в ее бесперспективности. Переубедить его было трудно, но впрочем, никто этого не делал, так как разумно полагал, что отрицательный результат – это тоже результат.

Внешне Беляев представлял собой тип идеального мужчины с красивой прической и правильными чертами лица. Был достаточно спортивен; в прошлом играл в баскетбол, в описываемое время увлекался теннисом. Коренной москвич, жил до войны на одной из мещанских улиц. По-видимому, неплохо учился; так как показывал мне исписанные каллиграфическим почерком сохраненные им институтские конспекты. Обращала на себя внимание широта его интересов, любовь к литературе. Собрал неплохую художественную библиотеку, что при тогдашнем книжном голоде было непросто. Томик поэзии Некрасова, который он презентовал, до сих пор у меня хранится.

Однажды, встретив меня, сказал: «Я принял решение, буду заниматься модуляторами на линиях задержки, формировать короткие высоковольтные импульсы». И добавил: «Нигде не могу найти литературу. Может, подскажешь?» Я задумался и вспомнил: несколько лет назад, роясь в букинистическом магазине, приобрел изданную в 20 годах переводную книгу немецкого профессора Рюденберга о переходных процессах в электрических сетях. Пообещал ему принести эту книгу. Через некоторое время, ознакомившись с содержанием, Юра пришел ко мне. «Знаешь, ты меня очень сильно выручил. Прямо таки спас. Хорошая книга, я многое подчерпнул из нее». Поговорив о немецкой технической мысли, я ему сказал, что у меня был профессор Мантейфель, который утверждал: «Радиоспециалистам нужно знать только двухтомник Круга». Немец по происхождению Карл Адольфович Круг был автором стандартного в то время учебника по электротехнике. В середине 50-х Беляев защитил неплохую диссертацию.

Вспоминая о последних годах жизни Беляева и его болезни, не могу умолчать историю, которую он давно мне рассказывал, и которая касалась военной поры. Находясь в наступлении, личный состав подразделения, в котором он служил, несколько суток не спал. И когда объявили привал, люди легли и немедленно заснули. Было это весной, в распутицу, вблизи дороги. Ночью в этом месте проходили танки, и, не подозревая, что рядом спящие люди, маневрируя, стали их давить, Беляев был вдавлен в мягкую почву, что его тогда спасло, но пролежал несколько месяцев в госпитале. После этого он продолжал служить и закончил службу в Вене, где с трудом демобилизовался, так как был на хорошем счету.

В 1951 или 1952 году его вызвали в ГАУ и предложили немедленно надеть форму, преступив к работе старшим офицером (при этом повысили в звании). Он отказался. Когда пришла повестка из военкомата, Юра разволновался и пришел с повесткой к профессору И. С. Джигиту, тогда ученому секретарю. Джигит обратился к Бергу, указав на важность работы, которой занимался Беляев. После нескольких бесполезных попыток дозвониться до руководства, Аксель Иванович чуть ли не в последний день поехал с письмом в Большой театр, где пробился к начальнику генштаба генералу Штеменко, уговорив его написать нужную резолюцию. Так Беляев остался в институте.