Между входом и выходом был секундный интервал, в течение которого Даймон оказался в необозримой пугающей Пустоте. Здесь не было ни цвета, ни света — раздавался лишь заунывный далекий звук, похожий на мужской хор, тянущий единственную ноту. Даймон не ведал, что это за Пустота, но успел ощутить под собой глубину вселенских пространств, тысячи массивных звезд и невероятные расстояния, через которые перешагнул одним махом, как через трещину в земле. Он с ужасом подумал, что может и не достигнуть выхода, что его нога провалится, а обнаженное тело полетит в пропасть, уподобившись попавшей в недра циклопического мироздания пылинке… А в следующий миг вывалился из зеркала и распластался на шлифованном каменном полу.
Он поднял голову, чтобы оглядеться. Страшный убийца должен находиться рядом, он вошел в зеркало десятью секундами ранее. Вместо того чтобы бежать как можно дальше, Даймон отправился следом. Но иного выхода не было. На Рохе его ждала смерть. Здесь, впрочем, тоже, хотя он успеет сделать несколько глотков чужого воздуха.
Он лежал на краю скального обрыва, а перед ним насколько хватало глаз раскинулось то, что в первый момент показалось огромным залом. Тяжелый бугристый свод пестрел огнями, синие квадраты пола уходили за горизонт. И только когда он моргнул, когда случайный морок испарился, Даймон понял, что именно предстало перед ним. И захлебнулся от ужаса.
Не было никакого зала. Он видел бескрайнюю равнину, небо над которой заслонили тысячи звездолётов, вооруженных, смертоносных, с пылающими опознавательными знаками. Поверхность равнины до самого горизонта покрывали синие полчища орков, разрезанные тонкими линиями между подразделениями. Они стояли неподвижно, не издавая ни единого звука, точно мертвые, лишь мрачные знамёна покачивались на слабом ветру. Кое-где поднимались резные каменные столбы. Даймон взглянул на ближний, который находился от него метрах в двадцати, и ужаснулся. Отвратительные каменные рожи и черепа, громоздящиеся друг на друге, были политы стынущей человеческой кровью.
Бесчисленные армады смотрели на него, на скорчившегося юношу — жалкого, пыльного, чумазого, исхлёстанного ветвями, с кровоподтёками на голых плечах. Орки застыли, словно ожидая чего-то. И в следующее мгновение он понял.
Над притихшей равниной грянул повелительный и проникновенный голос — призывающий и повелительный. Юноша повернул голову и увидел неподалеку ещё одну скальную кручу, на которой, воздев руки, стоял сенобит. Даймон сразу вспомнил картинку, которую показывал букинист, а в голове всплыло имя. Климентий. Мозг и уста Тёмного Конструктора. Второй помощник Зверя, именно он обращался сейчас с речью к бесчисленным войскам.
Слова чужого языка были непонятны, но орки в синих доспехах слушали затаив дыхание. Из ностальгической печали голос Климентия извлекал страсть и ненависть. Вскоре интонации увлекли Даймона, потянули за собой и вонзились в сердце. В одно мгновение тело покрылось мурашками, а из глаз покатились слезы, но это было не всё. Раздавшийся следом призыв вознес эмоции на самую вершину, и полчища взорвались громовым рёвом. В экстазе Даймон вскинул руку и закричал вместе со всеми, его слабый крик влился в рёв толпы, душа разрывалась от желания броситься в бой во имя произнесенных, пусть даже непонятных, слов. Он кричал в поддержку, вполне осознавая, что громады войск готовы ринуться на его родину, в Верхние миры.
…Колкий чужой взгляд, буравящий затылок, вырвал из плена слов и заставил Даймона обернуться. Позади него вытянулся длинный ряд зеркал, каждое из которых было подобно тому, что стояло в доме Звероловов, — с оправой из магматических пород, расписанное фантастическими узорами. Перед зеркалами возвышалась фигура в тёмной мантии. Капюшон отброшен на спину, в опущенной руке страшный меч, конец которого касался пола, а на лезвии ещё пламенела кровь отца Даймона. Увлеченный напутственной речью Климентия, юноша совершенно позабыл об опасности, которая исходила не от полчищ орков. Она была здесь, рядом, в образе демона с изуродованным лицом.
Черные глаза Рапа пронзительно смотрели на юношу.
В этот раз Даймон не мешкал. Он действовал стремительно. Спасли инстинкты, которые развил в нем отец за время долгих тренировок, — своеобразная частичка Ротанга, оставшаяся в сыне, а может, рука помощи, протянутая из мира мёртвых.
Пока ужас не заставил его безвольно приползти к сенобиту, Даймон бросился к зеркалам. В том, из которого он пришел, тело отражалось, а это значило, что оно закрыто для перехода. Из глубин мозга поднялось слово «запечатано». И юноша выбрал соседнее, не только потому, что оно находилось ближе. Наверху его тяжелой рамы на полированной табличке темнел силуэт дерева с развесистой кроной.
Даймон метнулся к этому зеркалу. Ртутная плоскость беспрепятственно впустила его. Он зажмурился и… вывалился на слоистые крошащиеся камни. Не оглядываясь, тут же вскочил, потянув за собой увесистый камень.