На перекрестке цивилизаций

Я решил, что погружаться в пучину базара мне ни к чему и перешел на противоположную сторону улицы. Я внимательно рассматривал окружавших меня людей. Бросалась в глаза неоднородность толпы. Невольно вспоминалось, что Сирия — это не только арабы, но и армяне, курды, черкесы, ассирийцы, туркмены, афганцы. Женщины встречались гораздо реже, чем мужчины. Как правило, они не закрывали лиц. Редкие закутывали голову черной вуалью. Но встречались и фигуры, полностью скрытые чадрой. Почти все женщины носили украшения — бусы, серьги, а то и колечко в ноздре. На лицах многих представительниц прекрасного пола была татуировка: изображения усов, бороды, узоры на щеках и на лбу. Как я узнал впоследствии, татуировка служила не только украшением, но и своеобразным свидетельством принадлежности к определенному племени. В случае похищения пленницу было легко отыскать… Ведь дочери пустынь (это были бедуинки) являлись в недалеком прошлом объектами разбоя.

Поражали своим разнообразием и костюмы. Длинные платья из очень яркого и пестрого материала в бесчисленных сборках и складках, короткие одноцветные платьица, одетые поверх узких шаровар из легкой цветной ткани, оканчивающихся у щиколотки фестончиками. Но, пожалуй, самыми распространенными были здесь короткие пальто из довольно плотного материала, чаще всего темно-синего, реже черного, еще реже розового цвета, дополненные черными чулками и черными же платками…

Не менее разнообразно и пестро были одеты мужчины. Белые галабие (халаты с широкими рукавами), черные накидки бедуинов, рубахи до щиколоток, жилеты, курточки, военные френчи, брюки мусульманского покроя, галифе на выпуск, плащи черные, белые, плащи на меху. Помимо обычных здесь платков, встречались тарбуши (фески), чалмы, каракулевые шапочки в форме «пилоток», фуражки, спортивные вязаные шапочки и даже наши ушанки.

Меня очень поразила нежная привычка мужчин носить на руках младенцев. Типичная картина: худощавый, стройный бедуин в длиннополом из английской шерсти збуне (длинном платье, дополненном пиджаком) с маленьким ребеночком на руках пробирается сквозь плотную рыночную толпу. За ним гуськом следует несколько женщин и детей. При этом старшие несут своих младших братьев и сестер. Дети чувствуют себя в этом кричащем, шумящем мире совершенно спокойно. Ни плача, ни слез, ни капризов. Малютка сладко спит на груди у отца, нежно прикрывающего его концом своего белоснежного платка.

Солнце подкрадывалось к зениту. Об утренней прохладе осталось лишь воспоминание. Душно. Пыльно. Улица грохочет. Кажется, что сейчас она лопнет под напором бесчисленных автомашин, мотоциклов, трехколесных мотоколясок, лошадей, запряженных в повозки, навьюченных осликов и толпы. Все это движется непрерывно и в разные стороны. У стен домов приютились бесчисленные чистильщики сапог, торговцы посудой, лепешками, ножами, носками, гребенками и прочими товарами. Я уже давно перестал различать составные элементы уличного гвалта. Пестрые одеяния женщин, их платки, золотые украшения, желтые цепи гор, видные отсюда сквозь пролеты улиц, выгоревшее небо с застывшим ослепительным солнцем в зените — все это слилось и один вертящийся круг. Мне вдруг захотелось вернуться домой, встать под холодный душ, переодеться. Но это была минутная слабость. Я решил во что бы то ни стало обойти центр города по периметру. Теоретически это выглядело несома просто. Достаточно было следовать вдоль стен старого города. На практике же сразу возникли осложнения. Прежде всего я никак не мог отыскать городской стены. Вместо нее глаза упирались в ветхие глинобитные строения, хибарки, или, в лучшем случае, одно-, двухэтажные домики. С их хилой внешностью резко контрастировали монументальные стены большой мечети, мимо которой я уже давно двигался. За первой мечетью последовала вторая, еще более монументальная и обширная. Впоследствии выяснилось, что это медресе — мусульманское духовное училище. В толстом основании окружающей его стены были выдолблены метра в два глубины ниши в форме сегментов. Именно в них и разместились мастерские различных ремесленников. Даже в самом высоком месте такой норы нельзя выпрямиться. Три четверти ее пространства занимают сырье, инструменты и готовая продукция. Все работы производятся только на корточках. Маленький горн, наковальня. Звенят удары молота. Сыпятся искры. Мастер бросает в корыто с водой поделку и утирает пот. Вот так, на корточках, за часом час, за годом год, всю жизнь. У входа в мастерскую обычно сидит знакомый мастера, а возможно, клиент. Течет беседа. И кажется, что продолжается она уже много, много лет, а может быть, и веков.

Окончилась стена медресе, а с нею и мастерские ремесленников. Улица выливалась в площадь, заставленную фруктовыми палатками. Было похоже, что там начинался новый базар. На противоположной стороне улицы возвышался высокий минарет, облицованный зеленым камнем. Это была мечеть Синан-паши, построенная в 1590 году. Она была мне знакома по фотографии из просмотренного вчера путеводителя по Дамаску.