На перекрестке цивилизаций

— Вам правильно говорили. Евфрат несет обычно так много ила, что кажется оранжевым. Это скорее глиняный раствор, а не вода. Ветер пустыни сбрасывает в реку тонны пыли. Но сейчас период дождей. Исключение… Поэтому река довольно чистая. 

Паром приткнулся к берегу. Мы осторожно съехали на землю и покатились по разбитой дороге мимо полей собранного уже хлопчатника, на которых паслись небольшие стада овец и коз.

Дорога привела нас к экскаватору. Он застыл, положив свою ковш-голову на мягкую шоколадную землю. А рядом с ним, в поклоне на коленях, застыл его хозяин. Мы, зная арабские обычаи, молча ожидали окончания молитвы. Помолившись, экскаваторщик сошел с коврика и надел высокие резиновые сапоги, стоявшие до этого рядом. Потом он свернул коврик, убрал его под сиденье в кабине экскаватора и вступил в разговор. Сопровождавший нас товарищ вполне прилично владел тем комплектом арабско-русских слов, который обеспечивает деловое общение. Пока они объяснялись, я разглядывал карьер — развороченные экскаватором пласты ила. Того самого, что десятки тысяч лет обеспечивал людям постоянный урожай, избыток которого позволял содержать ремесленников, поэтов, жрецов и администраторов. Выходило, что вся человеческая цивилизация строилась если не на речном песке, то на речном иле, правда, основательно пропитанном человеческим потом.

Путь, накатанный многотонными самосвалами, оканчивался у карьера. Далее начинался проселок. Автомобильчик, оправдывая свое наименование, прыгал с ухаба на ухаб, как истый козел. Мы проехали две-три деревушки — полдюжины глиняных подслеповатых домов.

Около домов возвышались горы высохшего хлопчатника, используемого в качестве топлива. Известное оживление вносили играющие возле домов полуодетые дети да копошащиеся в пыли собаки. Последние при нашем приближении срывались со своих мест и с яростным лаем мчались наперерез машине. Каждый пес демонстрировал свою непримиримость к чужакам, доходившую до исступления только в пределах каких-то невидимых границ своего владения. В определенной точке, трясущийся от ярости друг человека, останавливался и передавал эстафету ненависти соседу. По исполнении долга каждый с достоинством возвращался на свой пост и впадал в спячку.

Ни кустика, ни деревца. Голая земля. Меланхоличные ослики. Одичавшие от безделья собаки. Убогие хижины с застывшими фигурами стариков. Интересно, знают ли они, что скоро деревни, в которых прошла их жизнь и жизнь их отцов и праотцов, должны скрыться под водой, исчезнуть навсегда вместе со старой, отсталой сонной Сирией? Впереди, на крутом холме маячила древняя турецкая крепость Калат Джабир. Справа, за гладью голых полей, за лентой Евфрата на крутом противоположном берегу на фоне неба четко вырисовывались здания нового города. А рядом с ним большое, поражающее своей грандиозностью даже нас строительство.

Стены крепости, сложенные из плоских обожженных кирпичей, оказались долговечнее своего основания. Скала ио многих местах обрушилась, обнажив часть подземных ходов, казематов, погребов.

Укрепление до последнего времени считалось относительно недавней, средневековой постройкой. Однако при обследовании прочности скалы изыскатели наткнулись на древние культурные пласты. Вопрос о судьбе крепости пока не решен.

По узенькой тропинке мы поднялись на холм, а затем и на крепостную стену. Усталость давала себя знать. Растянувшись на теплой, сухой прошлогодней траве, мы любовались открывшимся видом. Змейка Евфрата. Квадратики и прямоугольники возделываемой почвы. Разбросанные тут и там деревеньки. Одна из них расположилась внизу, под нами, у подножия холма. Я обратил внимание на одно большое белокаменное, окруженное колючей проволокой здание. Оно резко отличалось от других строений. Оказалось, что это мавзолей Сулеймана Шаха, одного из первых султанов Османской империи, утонувшего в Евфрате.

Интересно, что территория, на которой расположена его могила, считается турецкой. Ее неприкосновенность охраняется турецким воинским подразделением. Будет ли Турция претендовать на несколько квадратных метров акватории Евфратского моря?

В Табку мы вернулись к обеду.

Большой зал рабочей столовой. Почти забытый нами запах наваристых щей приятно щекочет ноздри. Наливаем себе по тарелке. Справляемся. И снова беремся за половник. Соседи по столику смеются. Знакомимся. Федор Иванович, Ахмат. Спрашиваем, чей повар. Оказывается, шеф-повар — русский, а его подручные сирийцы. Судя по качеству блюд, повара сработались неплохо. Оглядываюсь по сторонам. Типичная столовая большого отлаженного предприятия. Здесь свой особый уют, чувствуется, что посетители столовой давно друг с другом знакомы. Рассказываем о своих впечатлениях сегодняшнего дня. Восторгаемся. Федор Иванович смеется:

— Будете еще раз на плотине, обязательно заходите.

— Куда заходить-то?

— Да на кран. Второй кран. Крановщик я. Сразу всю стройку увидите со ста метров высоты.

— Туда и не залезешь, ветром сдует.

— Не сдует! Никаким ветрам нас не сдуть. Верно я говорю, Ахмат?

Ахмат слушает и улыбается. Я обращаюсь к нему: