Потом мы долго бродили по улицам и площадям Пальмиры. Я прекрасно ориентировался в расположении города, словно бывал здесь уже раньше и не один раз. Я давно уже заметил женскую фигуру, так же, как и мы, обходившую город. Ее длинное черное, отражающее звезды платье, а на самом деле пурпурное, усыпанное драгоценностями (я знал это точно) плескалось под ветром и облегало сильные упругие ноги, скованные золотой цепью. Иногда она поворачивала свое надменное, прекрасное лицо в мою сторону и огромные, сверкающие, как звезды, глаза ее смотрели на меня. Но они не различали меня, потому что я был удален на расстояние в семнадцать веков. Зато я хорошо видел ее, потому что без нее я не мог себе представить Пальмиры.
Зенобия удалялась все дальше и, казалось, уводила с собой темноту. Замелькали, засуетились тени. Небо сменило черную окраску на пепельную, потом на серебристую, сиреневую, лиловую, палевую, шафранную, оранжевую, красную, пурпурную. И на широкой волне всплывающего рассвета поплыли черные силуэты стройных пальм.
Не помню, как взошло солнце. Я сидел на небольшом холме, привалившись к обломку колонны из желтоватого камня, и постепенно возвращался к реальности. По асфальтовому шоссе, петлявшему среди царственных руин, двигались повозки и люди. Они спешили по своим делам. Среди развалин бродило уже много туристов. Я нашел своих товарищей. Их, как и полагалось, разбудили в четыре часа. Картину восхода солнца они успели захватить. Становилось жарко. Мы потихоньку направились к зданию гостиницы, чтобы позавтракать и приступить к организованному осмотру здешних достопримечательностей.
Существует искусство словесного рисунка. Я им не владею. Я не могу передавать словами, например, изящность одинокой башни или портика, бессилен вызвать в чужом воображении представление о хрупкости, почти невесомости триумфальных ворот, открывающих аллею, уходящих и пустыню колонн. Я всегда стараюсь нащупать образ.
Я вижу себя на оживленной улице. По обеим сторонам ее тянутся аллеи из стройных коринфских колонн. На консолях каменные изваяния именитых граждан города, военачальников, законников и просто богачей, поставивших колонны за свой счет. Вместе с толпой я спешу к одному из перекрестков. Здесь установлена новая стела — каменная доска с выбитым текстом «Таможенный закон для города Тадмора». Высота стелы более шести метров, ширина более полутора. На ней едва уместились 56 параграфов на арамейском и греческом языках, очень точно и подробно определяющие размер пошлин и налогов, которыми облагаются все самодеятельные граждане указанного города, начиная от зинобиахры (адмирала, начальника каравана) и кончая платной наложницей…
— Вы посмотрите вокруг. Какая красота!
Эти слова вернули меня к действительности. А произнес их гид, который уже второй час водил нашу группу от одного объекта к другому и профессиональной скороговоркой обращал внимание на заслуживающие того вещи. Я стараюсь следить за его речью.
Главная артерия города, разбросанного на большом пространстве между храмом Бэл на востоке и подножием холмов на западе, делит его как бы на западный, административный район, и жилой, восточный. Ширина улицы: одиннадцать метров между колоннами плюс крытые боковин аллеи — шесть метров. Диаметр колонны 95 сантиметров, высота 9,5 метров… На каждой выделяется консоль для статуи…
Нас подводят к необычайно легкой, хрупкой арке, выдержавшей, однако, десяток землетрясений и почти полтора десятка веков. Экскурсовод добросовестно перечисляет названия и размеры различных сооружений. Но, странно, дело, вся эта информация воспринимается крайне плохо. Мне хочется задать вопрос, как доставили сюда четыре гранитные колонны (диаметр 130 сантиметров, высота 12,7 метра!). Гранита в Сирии нет. Такой гранит имеется в Египте. Значит, их привезли оттуда. Вес каждого блока свыше 20 тонн…
Мы попадаем в театр. Он построен в первой половине II века, но сохранился очень хорошо. Мощенный каменными плитами партер. Огромная, длиной 48 метров, эстрада. По обеим сторонам сцены — два сводчатых прохода, ведущих к местам для зрителей…
Невдалеке от театра расположена агора — просторная публичная площадь, окруженная колоннами с консолями для статуй. Именно здесь проходили народные собрания. У северной стороны размещались крупные чиновники, у западной — военачальники, у южной — караванщики, у восточной — сенаторы…
Длинные с утра тени становятся все короче и короче. Немилосердно жжет застывшее в зените солнце. Мы переходим от одного сооружения к другому.
Отражаемые отполированной поверхностью камней лучи режут глаза, а надеть черные очки не хочется, потому что теряется неповторимое сочетание красок и тонов. В выгоревшей траве звенят кузнечики. И голос гида становится опять далеким и невнятным, а смысл его речи туманным. Так бывает во сне. И наяву, когда сознание перегружено впечатлениями.