На переломе веков

— Но я не могу, не имею права, — чуть отдышавшись, продолжил я. — Поэтому нам надо решить, что мы действительно можем сделать и как это сделать так, чтобы то, что мы сделаем, не пошло во вред ни нам, ни стране. То есть, во-первых, мы должны точно, слышите, совершенно точно установить, кто действительно убил Эшли Лоутон. Сбором информации займетесь вы, Викентий Зиновьевич, и вы, Яков Соломонович. И искать будете с двух сторон. Викентий Зиновьевич будет рыть землю в поисках исполнителей и их связи с заказчиками своими привычными методами, а Яков Соломонович оценит, кто понес от действий леди Лоутон и наших наибольшие потери, а также кто в деловом мире был настроен к ней наиболее негативно. Вполне возможно, в конце концов эти заходы с противоположенных сторон приведут к одной точке. А если и нет, я не сомневаюсь, что они дополнят друг друга. — Я сглотнул и продолжил: — Далее, кроме непосредственно виноватых в смерти Эшли Лоутон, которые заслуживают самого сурового наказания, мы, несомненно, выявим и некоторое количество тех, кто тоже виноват, но не настолько, чтобы заслуживать смерти. Мы возьмем на заметку и их. И сделаем так, чтобы они тоже пожалели о том, что оказались как-то замешаны в этом деле. Потому, Яков Соломонович, помимо всего того, что вы будете делать в САСШ для розыска людей, замешанных в гибели Эшли Лоутон, постарайтесь подготовить почву и для этого. — Я скрипнул зубами, а затем, развернувшись, подошел к кувшину с водой, стоявшему на столике в углу кабинета, налил стакан и залпом выпил, слыша, как мои зубы стучат о стеклянный край. Это помогло мало, ну да хоть как-то… — Далее, мы должны решить, как именно накажем тех, кто заслуживает самого сурового наказания. Что это будет — пуля, нож, яд… Как ее убили?

Канареев вскочил, будто юный подпоручик перед полковником.

— После окончания спектакля она вышла из «Форти-Сикс-стрит», одного из бродвейских театров, и подошла к двери своего автомобиля. В этот момент к ней приблизился довольно хорошо одетый мужчина, достал револьвер и трижды выстрелил в упор. Свидетели сообщили, что слышали, как он кричал нечто вроде «трансваальская сука» и «русская подстилка»… — Тут Канареев осекся, увидев, как изменилось мое лицо.

Я несколько мгновений крепился, затем не выдержал и глухо зарычал. Все сидевшие за столом побелели. Ну еще бы, таким они меня никогда не видели. Да я сам, блин, себя таким никогда не видел!

Слегка успокоившись, я быстро свернул совещание, повелел всем присутствующим подготовить предложения в рамках уже изложенного мною, и вернулся в спальню, где меня ждала литровая бутыль шустовского коньяка. В тот вечер я вылакал ее в одно рыло.

Утро началось хреново. Литр коньяка на нос да почти без закуски — в моем возрасте все-таки очень и очень много. Но дело было даже не в этом. Во-первых, меня разбудили. Представьте себе, каково это — быть разбуженным при таком похмелье. И во-вторых, меня разбудил не кто-нибудь, а сам государь-император, который приехал с женой, дабы выразить мне свое самое горячее сочувствие… Сей факт привел меня в еще более дурное настроение, поскольку явно свидетельствовал о том, что в моем окружении есть стукач. Причем на достаточно высоком уровне. Ибо наблюдать мою вчерашнюю неадекватность мог только близкий круг людей, а доступ к информации о ее причинах имел еще более близкий. Кроме того, столь быстрое появление государя в моем дворце со словами соболезнования означало, что стукач рядом со мной стучит на самый верх. То есть если и не лично Николаю, то как минимум тому, кто имеет право внеочередного доклада императору. И не то чтобы я так уж этому поразился — ну ясно же, что, если секретная служба государства не имеет возможности негласно контролировать фигуру, подобную мне, это не говорит ни о чем ином, кроме как о полной некомпетентности подобной секретной службы. Да и не сказать, чтобы контроль меня так уж сильно напрягал. Наоборот, я считал его даже полезным. Николаю и так наушничают про меня все кому не лень, начиная с Витте и заканчивая бароном Фредериксом, а если почитать «прогрессивную» прессу… Так что поступление из моего окружения более-менее правдивой информации о моих действиях и их настоящих мотивах было скорее благом, чем недостатком. Но все-таки иметь стукача в самом ближнем круге — это не «комильфо», совсем не «комильфо»…