На перепутье

– Ты чего копаешься? – Петр подошел, проследил за моим взглядом, протянул руку и вытащил фотографию. Посмотрел на меня. На его лице промелькнуло странное выражение – то ли затаенная боль, то ли разочарование. Он вдруг отступил и ткнул в мою сторону пальцем, – Ты знаешь ее! Откуда? Как? И не смей отмалчиваться! Я же вижу!

Судя по тому, что Петр говорил в настоящем времени, он еще не слышал, что Ларисы Вениаминовны не стало.

Я не умею сообщать дурные вести. Либо выкладываю все сразу, без обиняков, и причиняю этим лишнюю боль, или предпочитаю сбежать, лишь бы эта тягостная обязанность не легла на мои плечи. Особенно, если это касается по-настоящему близких людей. Но сейчас некуда было отступать, и я оказался буквально приперт к стенке. Петр смотрел на меня выжидающе.

– Три года назад ее не стало. Я жил по соседству. Мы дружили, – вот и все, что я смог вымолвить. Мои слова, словно камни, разбили стеклянную тишину, воцарившуюся на кухне.

– Я не знал, – Петр сразу поник, вслепую нашарил стул и сел.

Вновь стало очень тихо.

– Та книга… Вы, наверное, помните, сборник поэзии, который у меня лежал на столе… Это ее подарок.

– Она всегда была очень доброй женщиной, – Петр не слышал меня, – с большим сердцем, но в нем для меня не хватило места.

– Мне жаль, – я не знал, что еще принято говорить в таких случаях. Кирилл бы подобрал подходящие слова, успокоил, утешил. А я всегда теряюсь при виде чужой скорби. Как, впрочем, не умею справляться и с собственной болью. Лариса Вениаминовна была права – мне нужно заняться эмоциональным образованием, может, тогда перестану отталкивать от себя тех, кто пытается стать частью моей жизни. Но стихи, увы, в этом точно не помогут – для меня это всего лишь ложные образы, искаженная картина мира, пропущенная через чье-то субъективное восприятие.

– Расскажи о ней, – потребовал Петр, – Ты говоришь, вы были соседями?

Мне не хотелось вновь открывать эту дверь. Я пытался смириться с этой утратой, но так и не смог. Не смог убедить себя, что в этом не было моей вины. Как я мог сказать об этом человеку, который на протяжении стольких лет хранил ее фотографию на видном месте?

– Алек, не молчи, пожалуйста. Для меня это действительно важно.

Я вздохнул. Мы были одни, никто не пришел бы мне на выручку.

– Да, жили на одной площадке. Я только переехал в этот дом, однажды помог ей донести продукты, она пригласила на чай. Так и подружились. У нее квартира была как библиотека. Она привила мне любовь к чтению. Познакомилась с Кириллом, ей нравилось с ним общаться. Она всегда заботилась обо мне. Вот, наверное, и все.

Петр жадно ловил каждое мое слово. А я… Я словно переживал все эти события заново.

– Потом она ушла. Все случилось внезапно. Сердечный приступ. Ее нашел Кирилл, – я отвернулся к окну, чтобы Петр не заметил, как у меня дернулось лицо, – но было слишком поздно.

– Она была одна?

– Да. Это произошло под утро. Она не успела дотянуться ни до телефона, ни до лекарств. Мы сообщили родственникам, они приехали откуда-то из деревни. Похоронили, справили поминки. Потом я съехал из той квартиры.

– Ты привязался к ней, да? – Петр поднял голову, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – Такой она была всегда, умела вызывать к себе любовь, ученики души в ней не чаяли, даже самые отъявленные и бесперспективные хулиганы, на которых поставили крест, – он грустно улыбнулся, – И я тоже попался. Влюбился с первого взгляда, долго ухаживал, но так ничего и не добился. Только отпугнул ее. Она уехала в какой-то небольшой городок и исчезла на долгих десять лет. Потом я узнал о ее возвращении, попытался было снова – но она опять ускользнула. Мы изредка сталкивались – на улице, в школе, порой в университете… – его голос затих.

– Она относилась ко мне, как к сыну. И всегда пыталась оправдать, даже если я совершил что-то ужасное…

– Да, в этом вся она. Она всегда видела в людях только хорошее, – он вздохнул, – Вот как, значит, бывает. Я и не подозревал, что ты с ней знаком. Вряд ли это совпадение. Слишком невероятно. Она словно послала мне последнюю весточку о себе.

Тишину нарушил стук в дверь. Петр машинально поднялся и пошел открывать. Я остался на кухне. Подобрал со стола фотографию и вгляделся в нее. Лариса Вениаминовна, совсем молодая, улыбается так же тепло и ласково, как в жизни, в ее глазах – те самые озорные искры, которые покоряли каждого, кто попадал в поле ее зрения. Да, и я ведь тоже не устоял.

– Твой отец вернулся, – я невольно вздрогнул, услышав это слово, и почему-то в первый момент подумал об Айзеке, – Как раз все вместе и поужинаем. Заодно расскажете, что вас привело в город, и как ты оказался среди протестующих, – Петр на удивление быстро справился со своими чувствами, впрочем, он всегда умел мгновенно собраться.

Август вошел следом, поприветствовал меня кивком. В его руках был телефон, экран еще не погас – странно, в деревне он мог неделями его не заряжать, а приехав в город, буквально не расставался с ним.