На перепутье двух миров

Дело было в Ростове-на-Дону – городе, где я родился и вырос, где окончил школу, потом университет и откуда сбежал затем в Москву, поступив там в аспирантуру. Сбежал, впрочем, не навсегда, разом оборвав все связи. Каждое лето, а иной раз и зимой я наведываюсь в родной мой, любимый Ростов, встречаюсь с друзьями юности. В общем, отмякаю на родине душой от столичной деловой круговерти, чтобы, слегка развеявшись в Ростове, с новыми силами нырнуть в нее вновь… Вот и в тот день, о котором я сейчас коротко расскажу, временно пребывал я на родной до боли ростовской земле. Нелишне отметить попутно, что пребывание это носило на сей раз весьма и весьма хлопотный характер, чего не случалось ранее.

На дворе стояло лето 1989 года – незабываемого для меня, удивительного года, в высшей степени знаменательного для всех русских исследователей аномальных явлений. Совершенно внезапно освежающее дыхание перестройки, затеянной Горбачевым, коснулось и этих самых явлений тоже. В один прекрасный день без каких-либо объяснений, до которых власти предержащие не сочли нужным снизойти, были сняты все существовавшие ранее запреты на публикации в России материалов о "встречах с чуждым".

Медлительная горбачевская гласность, сделав на четвертом году перестройки очередной свой шаг на пути к полной свободе слова в стране, сдернула нежданно-негаданно – и наконец-то! – завесу плотной секретности с так называемой "контактной темы".

Пресса в ответ буквально взорвалась тут же десятками статей о контактах наших современников с экипажами НЛО и полтергейста-ми, домовыми и лешими, привидениями и незримыми сущностями.

Приехав летом того памятного года в Ростов, я не мешкая напечатал в местных газетах серию статей о моих персональных многолетних исследованиях аномальных явлений, проводившихся мною в СССР времен правления Брежнева и его последышей в сущности нелегально. В статьях я не забыл высказать в выражениях, отнюдь не деликатных, все, что накипело на душе. Все, что я думал, по сей день думаю о государственной власти, с осознанным садистским цинизмом мешавшей на протяжении десятилетий вести исследования такого рода открыто, гласно. В конце каждой статьи указывал я на всякий случай свой временный адресок "до востребования" в одном из ростовских почтовых отделений. И присовокупил к нему просьбу сообщать по названному адресу о "странных происшествиях", "встречах с чуждым" в жизни читателей статей, ежели таковые когда-либо имели в ней место.

Письма читателей хлынули в ответ на мою просьбу, что называется, лавиной – на радость мне.

В тот жаркий летний день, о котором идет речь, пришаркивающим от усталости шагом я медленно брел по широкому и шумному городскому проспекту, мысленно переваривая на ходу информацию, накопленную с утра. Было воскресенье, примерно около шести часов вечера. А отправился я в путешествие по адресам, указанным в читательских письмах, утром. И успел обойти за день, представьте себе, двенадцать домов, всласть наговорившись с авторами писем в каждом, подробно записав их удивительные рассказы, уточнив при личных встречах все мельчайшие нюансы того, о чем толковалось в их письмах.

Утомленный, но бесконечно довольный, шел я сейчас к самому лучшему – с моей, понятное дело, точки зрения – дому в Ростове-на-Дону. Там меня поджидала моя мать, а вместе с нею тепло и уют родного очага. Тихая узкая улочка, где стоял тот дом, пересекала проспект, по которому я мерно шаркал натруженными ногами, под прямым углом.

Когда я добрел до нее, мне осталось лишь пересечь проезжую часть проспекта, а там уж до маминого дома было рукой подать… Занятый своими мыслями, ничего не видя вокруг, я шагнул с тротуара на проезжую часть.

Рев автомобильного клаксона оглушил меня почти тотчас же. Завизжали тормоза. И что-то пребольно садануло по левой ноге сбоку. Удар оказался чувствительным – сердитым и сильным. Взбодренный им, я едва устоял на ногах. Нелепо взмахнул руками и замер как вкопанный на месте, озираясь недоуменно по сторонам.

– Куда прешься, псих ненормальный?! – с отчаянием в голосе вскричал водитель синих "Жигулей", едва не протаранивших меня. – Жить надоело, что ли?

Распахнув дверцу, он высунулся всем своим дородным телом из машины и погрозил кулаком. На круглом его лице, краснощеком и гладко выбритом, застыла гримаса ужаса.

– Извините, – молвил с запинкой я и потер рукой ногу, ощутимо подшибленную автомобильным бампером.

Комок в горле, ватный клок испуга, пресекая дыхание, мешал мне говорить.

– Идиот! Псих!

– Э-э… Гм… Извините. Задумался, знаете ли.

– Ах, он задумался! – прорычал в ответ широкоплечий владелец "Жигулей", продолжая в гневе размахивать кулаком. – Остолоп! Болван! Я же чуть было между глаз тебе не въехал!

Кулак в последний раз описал возмущенную дугу в воздухе над головой водителя.

– Раззява и кретин. Да, кретин и раззява. Ладно. Проваливай. Видеть твою задумчивую рожу не могу!