На пересечении

— Что-то случилось? Вы что-то… скрываете? — поняв, как прозвучали ее слова, Двельтонь окончательно растерялась и снова хотела было извиниться, как Эристель протянул ей руку, демонстрируя совершенно чистую ладонь. Ни крови, ни тем более пореза на ней не было.

— Небо, что я говорю такое, — пробормотала Найалла. Она надеялась, что Эристель хоть как-то поддержит разговор или предложит ей хотя бы присесть, но лекарь молчал, словно забавляясь ее мучениями.

— Как вам праздник? — зачем-то поинтересовалась Найалла и снова на себя разозлилась. В ситуации, когда весь город ополчился против ее отца, это был не самый уместный вопрос, но в этот раз Эристель ответил.

— Праздник как праздник. Вы ничего не потеряли, не посетив его. Быть может, вам даже повезло.

— Отчего же? — все так же робко спросила девушка. Она впервые находилась с Эристелем наедине, без отца и кормилицы, и в ее воображении всегда рисовались страстные признания, клятвы быть вместе навсегда, но никак не такой строгий и сухой разговор. Найалле казалось, что перед ней стоит ее собственный отец, перед которым она отчитывалась за свое плохое поведение.

— Я не считаю забавным то, что вызвано насмешками и вином, — ответил лекарь. — Как вообще можно считать людей интересными, если без хмельных настоек они не могут даже веселиться? Соглашусь, Пустынные Джинны были хороши, но даже их приезд не стоил того, чтобы этот праздник вообще проводился. Учитывая его последствия.

— Людям нравятся спектакли Амбридии Бокл…

— А вам?

— Нет! — слишком поспешно воскликнула девушка, чтобы ей поверить. — Я, как и отец, осуждаю эти глупые сценки.

Эристель чуть улыбнулся.

— Приятно, что такая юная дама видит грань между шутками и издевательством. Обычно такое понимание приходит с возрастом. По сути, это ведь забавно, когда кого-то дразнят, а ты стоишь в толпе и наблюдаешь со стороны. Главное, чтобы тебя не трогали.

— Нет, я бы такого никогда не позволила, — Найалла отрицательно замотала головой. — Я считаю, что нельзя обижать людей. Если происходит недопонимание, нужно объясниться, и все будет хорошо.

Лекарь улыбнулся вновь, забавляясь наивностью своей собеседницы, однако развивать тему дальше не торопился. Он даже испытывал какое-то жестокое любопытство, наблюдая за тем, как Найалла отчаянно ищет слова, чтобы поговорить с ним еще. Она лихорадочно скользила взглядом по комнате, словно ваза или подсвечник могли подсказать ей хоть какую-то тему для разговора. Но в итоге девушка смогла лишь вымолвить:

— Я пойду. Спасибо, что помогаете отцу.

— Не благодарите за это, — Эристель чуть нахмурился. — Я не могу ему помочь. Одно дело, когда болеет тело, но, когда заражен целый город, тут уже врачеватели бессильны.

— Тем не менее вы находитесь рядом, — тихо произнесла она и, поддавшись порыву, коснулась ладонью лица северянина. — До завтра… Эристель.

— Да. До завтра.

Когда Найалла вышла за дверь, она ощутила, как ее глаза заволакивают слезы. Ей казалось, что от ее прикосновения Эристель расчувствуется и наконец скажет, что к ней испытывает. Однако лекарь напоминал кусок льда, у которого не то что тепла, даже жизни не было.

Найалла бросилась в свою комнату и, упав на постель, беспомощно разрыдалась. В голову лезли разные мысли, начиная с той, что Эристель ее ненавидит, и заканчивая тем, что ему интересна другая женщина. Одна идея казалась бредовее другой, отчего девушка все никак не могла успокоиться. И как она вообще могла подумать, что этот холодный мужчина испытывал к ней какой-либо интерес?

За окном тьма уже вступила в свои права, но горожане не торопились расходиться по домам. Многие из них устремились в трактир «Подкова», где Колокольчик напевал очередную веселую песенку. В какой-то миг все помещение оказалось переполнено людьми, и даже хозяин трактира не слишком обрадовался такому количеству посетителей.

Когда дверь отворилась в очередной раз, и в зал вошла Амбридия Бокл, Колокольчику велели заткнуться, чтобы почтенная дама смогла выступить перед горожанами. Сопровождала ее Матильда, крайне недовольная тем, что придется покупать в трактире какую-нибудь еду или выпивку, иначе громила Вигал, хозяин этого притона, мигом вышвырнет ее вон.

— Воды. Буду я тут еще травиться, — прошипела большая Ма, когда супруга Вигала поинтересовалась, что она будет пить. Молодая женщина раздраженно закатила глаза, но заказ приняла.

Матильда разместилась на краю лавки, с которой согнала какого-то мужчину, и стала ждать, когда ее подруга скажет заготовленную речь. Чувствуя свою значимость, Амбридия буквально лучилась хорошим настроением, отчего Большая Ма злилась еще больше. Всю жизнь ей хотелось, чтобы однажды ее подругу обстреляли гнилыми овощами, и чтобы самый зловонный влетел ей прямо в разинутый рот. Однако горожане болтовню Амбридии любили и даже оплачивали, отчего Матильде становилось особенно обидно.

Амбридия встала в проходе между столами в самом центре зала и громко произнесла: