Читаем На первом дыхании полностью

Он смотрит на Светика, широко раскрыв глаза. Как будто впервые увидел и понял наконец, что такое женская душа. Он, видно, думал, что женщины — это просто так. Платьице в горошек и с бантиком.

Светик начинает хныкать громче:

— …Людей позову… Или обращусь к товарищу милиционеру.

Это действует. Потому что это всегда действует. Дяденька уходит. На углу сам себе он говорит что-то нехорошее. И сплевывает.

В этот же день Светик попадает под дождь — приходит и сразу бежит в ванную.

Каратыгин кричит вдогонку:

— Какого черта без зонта ходишь?

Это он грубит, но только с виду. В чем другом, а уж в грубостях Светик разбирается. Наслушалась. Навидалась. А Каратыгин, он просто так орет — такой уж он есть. Не видел жизни. Только книги и видел.

Светик в горячей воде — наслаждается. Она не спешит. Она здесь уже своя. В квартире ее уважают. Здороваются. Все, что есть у Каратыгина, она уже перестирала и перегладила. И в комнате стало чище. Старухи все это, конечно, засекли. И часами рассказывают друг другу, какая она, Светик, хорошая.

Из ванной — на кухню. Светик быстренько разогревает еду. Раз, два — и готово, Светик несет еду в комнату.

— Убирай со стола! — Это уже она, Светик, покрикивает на него.

Они садятся ужинать.

— Отправил Олю в командировку — теперь сам не рад. — И Каратыгин сокрушенно чешет в затылке.

— Отправил — и что?

— Трудно стало. Писанины много.

— Оля тебе нравилась?

— Еще бы!.. Старательная, трудолюбивая!

То, что Оля была в него по уши влюблена, Каратыгин не заметил. А Светик не стала ему докладывать. Не заметил, значит, не заметил — уже проехали.

После ужина Светик тут же садится рядом с ним. Берет ручку.

Каратыгин удивляется.

— Зачем это?

— Переписывать буду… Оля далеко, зато я близко.

Светик переписывает отмеченный абзац. И тут Каратыгин опять удивляется. Когда видит, как трудно Светик пишет. Выводит буквы.

— Как же так — ты не знаешь старославянского?

— Нет.

— Почему же твой шеф тебя не научил?

Светик пожимает плечами: откуда ей знать, почему шеф не научил? Пожимает плечами и смеется:

— Не беда… Перепишу. У меня зато память отличная. Высший сорт память. И руки ничего себе.

Ночь.

Они легли спать — лежат, разделенные горой книг. И луна. Сияет в окне. Сейчас все шизики с ума сходят. Любви хочется. Даже ей, Светику, немного хочется.

— Славная ты девушка, — говорит вдруг из темноты Каратыгин.

Светик молчит. Улыбается в темноте. Встать бы и на цыпочках к нему — небось думает об этом. Прогнать не прогонит, тут и сомнений нет. Но может плохо подумать.

— Ч-черт, — сам себя бранит он. — Не надо бы мне курить в комнате. Или ничего, а?

— Кури, — говорит Светик. — Мой отчим всегда курил.

— Спасибо.

— Правда, он был скот.

— Ну знаешь!.. Или ты разрешаешь мне курить — или нет?!

— Кури, Алеша… Кури.

Он уже спит, это слышно. И тогда Светик подходит к нему. Она приседает на корточки — пытается разглядеть в темноте.

Глаза привыкли — и Светик видит его лицо. Видит сонные губы. Видит нелепо подвернувшуюся кисть руки. Еще не отвык от гипса.

В окне луна, царица шизиков. Луна такая необыкновенная, что бог знает откуда она такая. Сиреневая, что ли.

— Алеша, — шепчет Светик. Она шепчет это беззвучно. Так, чтоб ни в коем случае не услышал. И он не услышал — спит. Книги лежат громадной горой. На них лунные полосы.

* * *

Оказалось, что налет на склад сильно подействовал на Валерика.

Ближе к обеду Светик спрашивает его:

— Что с тобой?

Молчит.

— С Верой что-нибудь, а?

— С Верой давно кончено.

— Да ну?

— Я ее разлюбил.

— Ах, ах… Как быстро и как жестоко.

Он молчит. И не слышит шутливых слов… Светик тоже заметила, что с Верой у них нелады. Вся их амурность куда-то испарилась.

Светик говорит:

— А по-моему, ты здорово перетрусил. После того как мы на складе побывали. Так или не так?

Молчит.

— Посидел в милицейской машине с живым ментом — и душа ушла в пятки, так?

Глава 6

В эти же дни возникла слава — вчера о человеке не знала ни одна собака, а сегодня знают все тут и там. Повторяют имя. Рассказывают. Привирают.

Если кто-то на рынке начинает вдруг жаловаться и стонать, что, хоть умри, не может найти такую-то книгу, ему немедленно говорят:

— А у Светика не пробовал достать?

Другой ищет «Атлас дорог Франции», не более и не менее.

— Нет, — говорят ему, — не бывает. А у Светика?

— Что — у Светика?

— У нее нет этой книги?.. Поинтересуйтесь у Светика.

Светик не верит своим ушам. Нет у нее таких книг. И никогда не было — она и названий таких не слышала. Эти ослы считают, что у Светика есть всё. На глазах возникает легенда — уже поговаривают, что Светик имеет прочную связь с книжными складами и вывозит оттуда самые свежие поступления. Намекают, что она очищает в гостиницах номера иностранцев и потому имеет книги на любом языке.

К счастью, все это как бы оторвано от реального Светика. То есть Светик стоит себе на рынке, предлагает человеку книгу, а человек ей прямо в лицо заявляет:

— Нет, девушка… Я лучше куплю эту книгу у Светика.

— Почему? — улыбается Светик.

— У Светика на книге всегда новенький супер. Заплачу подороже, но уж зато книга будет как книга. Приятно в руках держать.

— А вы знаете Светика?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза