На первом дыхании

— Значит, ты сегодня белыми? Только ты уж не дави меня очень. Когда Анна Павловна (то есть Шерер из «Войны и мира», то есть в данном случае Наташа Гусарова) хвалит тебя за победу в споре, у меня прямо сердце кровью исходит…

— Нет уж. Буду давить, — смеется Ключарев. — У меня, может, тоже кровью исходит, когда хвалят тебя.

— Выпьем?

— Ага… Смотри, винцо-то какое приволокли. Кто это от щедрот выделил? Небось муж Наташи. Ишь, гурман!..

Придут, разумеется, Логиновы. Они не пропускают у Наташи ни вечера — занятная пара. Симбиоз мечтателя мужа и ловкачки жены. Муж, трудяга и мечтатель, утоп в мистике, что-то вроде Ивана Серафимовича. А жена реалистка — дальше некуда. В ее глазах беспрестанно что-то мелькает, будто бы цифры, будто бы рубли.

К этой минуте Ключаревы (они идут к Наташе) как раз переходят дорогу — машины мчат одна за другой. Вечер тепел и благодатен. Истинно лето… А перехода пока нет. Красный глаз. И в ожидании Майя вдруг спохватывается:

— Знаешь, получается, что я Наташе ничего не подарю.

Молчаливый выразительный жест Ключарева (он потряхивает портфелем с покупками) не успокаивает Майю. Она говорит:

— Это ведь ты купил… А нужно было бы нечто. От меня лично.

— А Эдгар По?

— Наташа не поверит, что я купила.

— Ну почему же? — И Ключарев рассказывает ей тайну переплаченного рубля, нехитрую технологию книжного прилавка.

Майя смеется:

— Никто не поверит, что я сумела это проделать! — Она задумывается и быстро находит женский ход. — Скажем, что купил ты… Но, дескать, целых два дня я заставляла и гнала тебя из дома, чтоб ты это сделал.

— Давай скажем, что гнала неделю.

— Нет-нет. Ты или шутишь, или просто не чувствуешь правдоподобия. Именно два дня. Ты запомнил?

Ее шаг становится упругим, она частит и чуть забегает вперед Ключарева. Она замолкает, опять уносясь в какую-то облачную высь, где она мысленно общается сейчас с Наташей.

* * *

А еще Ключарев думает о том, как бы кто-нибудь тоже не купил Эдгара По. Но маловероятно. Разве что Логинов, разговор-то был, а у Логиновой память кассы. А как она бранила своего мужа за мягкость, за «комплекс неполноценности». Володик Зарубин возьми и ляпни:

— Неполнотельности?

Худощавая Логинова вспыхнула — что и говорить, неловкий выпад, у Володика оно само ляпнулось. И все примолкли. Ясно было, что словцо хлесткое, а еще яснее, что оно запоминающееся, притом надолго, — и все примолкли и как бы глядели на них с укором: «Как же ты так, Володик, можешь?.. О своих ведь. О наших. Так, брат, нельзя, нельзя».

Усольцевы. Вот кто тоже придут. Усольцев — известный антрополог. Но рта не раскроет, молчун. И очень переживает за Ключарева, когда тот спорит с «атакующим» Володиком. Усольцев не всегда понимает, что это лишь спор, словесная, в сущности, игра, — сидит он весь красный, чуть ли не оскорбленный, если Ключареву не далась контратака.

— А вот в древности… — Изредка Усольцев все же заведет речь о своих любимых шумерах, речь его с запинкой, нежная. И с такой же вот запинкой, такими же секундными прерывистыми волнами на слушающих начинает накатывать дыхание древней цивилизации. Тут тебе всё: и письменность, и черепки посуды с привкусом быта. И порядки. И личность. И яркие всплески человеческой мысли, затем перешедшие в тупые и обязательные обряды. Легенды и факты. Левые и правые. И то странное, невымученное счастье побега, которое хотел найти Гильгамеш.

— Тсс… Не мешайте!

Володик Зарубин или он, Ключарев, по инерции нет-нет и пытаются вставить граненую шутку, но даже на Володика, на общего любимца, Наташа Гусарова цыкает и (безобидно, разумеется) грозит пальцем:

— Тсс…

Часто — но не каждый раз — приходит Хоттабыч. Он Потапыч, Павел Потапыч. Хоттабычем его стала звать Наташа, за ней все остальные. Ему за пятьдесят, седой, маленький телом и желчный доктор наук. Он обычно приходит позже других, входит с улыбкой милого, но желчного старца и произносит негромко:

— А-а… Молодые якобинцы.

Это он так подсмеивается над спорящими. Он довольно умен и начитан, но умного не скажет (свойство всех желчных — он не успевает вглядеться, а желчь уже торопит его отреагировать). Не придирается он только к мужу Наташи Гусаровой, поговаривают, что он платонически в Наташу влюблен. Впрочем, чего не поговаривают.

— Вот и пришли! — радостно говорит жена Ключареву.

И верно — пришли. И Майя шепчет:

— Только, Витя… не давай языку воли. Ты же знаешь свою слабость. К тому же в последнее время ты что-то нервничаешь.

Звук открываемой двери поторапливает ее слова и глушит их.

* * *

День рождения Наташи похож на все другие вечера, не хуже и не лучше. Ну, может, чуть только поярче за счет процедуры подарков. Да еще сама Наташа хороша, как никогда.

И невольно, на порыве, Ключарев шагнул к ней с поздравлениями и объятьями. И Логинов тоже.

— А ну, притушите глаза, — прикрикивает на них Наташа, подмигивая Майе. — Бессовестные, нельзя так смотреть!

— При мне можно, — смеется Майя.

Веселье за столом идет вовсю. И рюмки хороши. И вино тоже. А в самом конце вечера Ключареву дают научную работу на отзыв. Статью какого-то милого молодого человека.