Читаем На первом дыхании полностью

Возле букинистического магазина они и знакомятся. Продавец Вера вышла — Светик с ходу ей улыбается. Светик ладит с людьми. Это она умеет.

Бабрыка что-то мямлит, дескать, как бывает приятно познакомиться. Двух слов толком связать не может. И тогда Светик ему говорит:

— Иди домой, милый. Или отдохни. — И смеется. И шепчет продавцу Вере: — Он все-таки ужасный болван.

— Потрясающий!

Обе хихикают. Светик подхватывает продавца Веру под руку — и они уже пылят вверх по улице. Две подружки.

— Ты оставляешь ему в магазине замечательные книги, а этот болван продает их по три рубля. Я сегодня за них выколотила вдвое больше.

— Правда?

— Смотри, сколько денег! Хочешь, зайдем в кафе?

— Нет, Светик. Мне домой. У меня как раз сегодня стирка.

— Я тебя провожу.

Дома у Веры не все благополучно. Когда в доме плохо, Светик это сразу чувствует. Квартирка маленькая, комната да кухня. На кухне ужинают ее мать и отчим. Мрачные типы.

— Здравствуйте. — Светик улыбается.

Те что-то буркают в ответ. Надулись, как жабы. Весельчаки. Сразу видно.

Такая же мать и точно такой же отчим у Светика в Челябинске. Картинка в картинку. Светик уже раскрывает рот, чтоб сказать Вере об этом. Но сдерживается.

Вместо этого говорит:

— Как ты можешь с ними жить?

— Живу.

И Вера уводит Светика побыстрее в комнату. Прикрывает плотнее дверь. Чтобы не слышать и не видеть.

— Тебе стирать! — орет оттуда мамаша.

— Сама знаю! — орет отсюда Вера.

И притихли. Знакомое кино. Светик его много раз видела.

— Мечтаю от нее съехать, — шепчет Вера. — Дышать нечем. У всех матери как матери. Я уже месяц как подала заявление в кооператив…

— Понятно.

— Наскребу денег — и бегом из этой квартиры. Голая убегу. Босая. Лишь бы скорее. Всю кровь выпили. — Помолчали. Потом Вера спрашивает: — Ты тоже на кооператив собираешь?

Светик ей что-то сочиняет. Что-то подходящее и похожее на правду.

— А откуда ты?

— С Урала.

Через дверь слышится раскатистый крик матери:

— Вера-а-а… Стирка ждет.

— Знаю.

— Пойду, — говорит Светик и встает.

— Я даже угостить тебя не могу — они такой крик поднимут.

— Я пойду. Возьми списочек. Пригодится.

— Что это?

— Книги. На них большой спрос. Если попадутся, придержи их, как обычно.

Светик идет по улице — все хорошо, все отлично. Скоро начнут появляться денежки. И сладко будет. Потому что с денежками всегда сладко.

У Светика мать и отчим тоже парочка что надо. Голубки. Отчим у Светика уже пятый. Если считать всех. Когда Светик исчезает на полгода или на год, ни мать, ни отчима это не интересует. Такие милые голубки. Отчима интересует только подледная рыбалка. А мать интересует только отчим.

Вечером Бабрыка не отходит от Светика ни на шаг. Крутится около и пристает.

— Красивая, — говорит он и время от времени пускает в ход руки. Или целится губами.

— Я никакая не красавица, — говорит Светик. И тут на нее находит стих. Она знает за собой это. Она говорит и как бы любуется сама собой: — У меня милое, привлекательное лицо. У меня большие серые глаза. У меня стройная фигура. — И на той же ноте она продолжает: — Но у меня нет дела и нет денег. Нет квартиры. Нет хорошего друга.

Светик чувствует, что сейчас она говорит что-то важное. Для самой себя важное.

Но этот Бабрыка олух олухом.

— Разве в деньгах счастье? — дышит он Светику в ухо. И чуть ли не стонет. И тянет потихонечку куда-то в ту комнату. Видно, там он думает прилечь. — Светик…

— Чего тебе?

— Светик, а?.. Пойдем… Ты не хочешь, Светик? — И дышит, и опять дышит.

Светик целует его разок-другой и говорит ему, чтобы шел бай-бай. Светик вообще в этих делах вперед не забегает. Светик эти дела знает.

— Светик…

Вот ведь поросенок. Они легли спать в разных комнатах — погасили свет, улеглись, притихли, и на тебе — он уже опять заглядывает в дверь.

— Светик… Почему ты не хочешь?

— А почему я должна хотеть?.. С чего ты взял?

Светик встает.

— Где ключ?

В комнате, где спит Светик, есть замок — если сейчас достать ключ, все будет в порядке.

— Нет его, — говорит Бабрыка. — Нет ключа.

— Шутишь?

— Нет-нет. Я его давно потерял.

Светик подходит к нему ближе и говорит. Глаза в глаза:

— Ну ты… Не крути мне мозги!

— Светик…

— Дурочку колхозную нашел, да? Давай ключ!.. Быстро!

Он роется в столе — минут десять роется. Потом в каких-то ящиках. В шкафу. Наконец находит.

Светик чмокает его:

— Не сердись… Я с людьми не скоро схожусь. Мне надо как следует к человеку привыкнуть.

Светик не отговаривается — так оно и есть. Такая она женщина, и тут уж ничего не поделаешь. Хотя в общем Бабрыка ей нравится. Не жадный. Вежливый. А если глуповат, то это не беда. Нельзя, чтоб у человека было все. Так не бывает. Что-то есть, а чего-то нет.

* * *

На следующий день Светик встречает на рынке странного паренька, который, как оказалось, был монашком. Или кем-то в этом роде. Он объясняет Светику, что был он «церковным служкой», а зовут его — Павлом. В разговоре он изо всех сил нажимает на букву «о»:

— Послушай… Погоди… Посмотри…

У него с собой старинная книга, за которую, как он говорит, ему на рынке выложат пять сотен. Книга называется «Житие». Светика все это чрезвычайно увлекает.

— Пять сотен? — переспрашивает она.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза