На пятьдесят оттенков светлее

Он смотрит на меня с неопределенностью.

— Ты говоришь правду?

— Да. Это правда. — Я хватаю его за руку. — Я думаю, что ты любил, родившую тебя мать, Кристиан.

Его глаза расширяются, и он смотрит на меня бесстрастно, ничего не говоря.

Черт возьми. Я зашла слишком далеко? Скажи что-нибудь, Пятьдесят — пожалуйста. Но он по-прежнему решительно молчит, глядя на меня бездонными серыми глазами, и это молчание натягивается между нами. Он выглядит потерянным. Он смотрит вниз на мои руки и вздыхает.

— Скажи что-нибудь, — прошу я, потому что не могу выдерживать больше тишину.

Он качает головой, глубоко выдыхая.

— Пойдем. — Он выпускает мою руку и встает. С настороженным выражением лица. Разве я перешагнула отметку? Я понятия не имею. Мое сердце замирает, и я не знаю, сказать ли еще что-нибудь, или просто отпустить. Я выбираю последнее и послушно следую за ним на выход из ресторана. На прекрасной узкой улице, он берет мою руку.

— Куда ты хочешь пойти? — Спрашивает он! И он не зол на меня — хвала Небесам.

Я выдыхаю с облегчением и пожимаю плечами.

— Я не знаю. Я просто рада, что ты все еще разговариваешь со мной.

— Ты знаешь, я не люблю говорить обо всем этом дерьме. Но дело сделано. Все кончено, — говорит он тихо.

— Нет, Кристиан, не кончено.

Мысли окружают меня и впервые я задумалась; что было бы, если бы все, действительно, было кончено. Он всегда будет Пятьдесят оттенков. Мои Пятьдесят оттенков. Хотела бы я, что бы он был другим? Нет — только, чтобы он чувствовал себя любимым.

Взглянув на него, я ловлю момент для того, что бы насладиться его пленительной красотой. И он мой. Он пленит не только прекрасным лицом и телом. Он очаровывает меня. Это то совершенство, которое привлекает меня, что манит меня. Его хрупкая, раненая душа.

Он дарит мне взгляд исподлобья, наполовину — насмешливый, наполовину — настороженный, и полностью — сексуальный, потом берет меня под руку, и мы пробираемся через толпы туристов к месту, где Филипп и Гастон припарковали просторный Мерседес. Я кладу руку в карман его шорт, и благодарна за то, что он не злится на меня.

Но, честно говоря, — как четырехлетний ребенок может не любить свою маму, даже учитывая то, что она очень плохая мать? Я тяжело вздыхаю и крепко обнимаю его. Я знаю, что за нами следит целая группа охранников. Мне интересно, они вообще едят?

Кристиан останавливается рядом с небольшим ювелирным магазинчиком и смотрит на витрину, затем на меня. Он хватает мою руку и проводит пальцем по красной линии следов от наручников.

— Она не болит, — уверяю я его.

Другая рука занята пакетом. Он хватает и эту руку тоже, мягко поворачивает ее, проверяя мои запястья. Платиновые часы «Омега», которые он подарил мне в наше первое утро в Лондоне, прикрывают след от наручников.

Гравировка все еще заставляет меня замирать.

Анастейша,

Ты больше, чем моя любовь, ты — моя жена.

Кристиан.

Несмотря ни на что, несмотря на все пятьдесят оттенков, мой муж может быть романтиком. Я смотрю на следы страсти на моих запястьях. С другой стороны, он может быть, иногда, диким.

Выпустив мою левую руку, он приподнимает мой подбородок пальцами и с болью в глазах изучает выражение моего лица,

— Они не болят, — повторяю я.

Он подносит мои руки к губами и покрывает их извиняющимися поцелуями.

— Пойдем, — говорит он и ведет меня в магазин. — Вот. — Кристиан показывает на платиновый браслет, который только что выбрал. Он великолепен; украшенный изящной филигранью в виде абстрактных цветов с мелкими бриллиантами в их серединках.

Он застегивает его на моем запястье. Браслет достаточно широкий, чтобы закрыть отметины от наручников. Он стоит около тридцати тысяч евро, как мне показалось, хотя я и не поняла его разговора с продавцом на французском.

Я еще никогда не носила чего-то столь же дорогого.

— Так-то лучше, — шепчет он.

— Лучше? — Шепчу я, глядя в светящиеся серые глаза, сознавая, что тощая продавщица смотрит на нас завистливым и неодобрительный взглядом.

— Ты знаешь, почему, — говорит неуверенно Кристиан.

— Мне это не нужно. — Я трясу запястье и браслет сдвигается. Он ловит дневной свет, проникающий через окна магазинчика, и маленькие сверкающие радуги танцуют по всем стенам.

— Мне это нужно, — говорит он с абсолютной искренностью.

Почему? Почему ему это нужно? Почему он чувствует себя виноватым? Из-за чего? Из-за следов от наручников? Из-за его биологической матери? Из-за меня? О,Пятьдесят.

— Нет, Кристиан, не нужно. Ты уже дал мне многое. Волшебный медовый месяц. Лондон, Париж, Лазурный Берег и ты. Я очень счастливая девушка, — шепчу я и его взгляд смягчается.

— Нет, Анастейша, я очень счастливый человек.

— Спасибо. — Встав на носочки, я обвила руками его шею и поцеловала. Не из-за браслета. Из-за того, что он — мой.

Еще в машине он занимается самокопанием, глядя на поля, яркие подсолнухи, — головки которых, склоняются все ниже, греясь в лучах полуденного солнца.