На пятьдесят оттенков светлее

— Эй! — Восклицаю я, и продолжаю фотографировать его; как он улыбается мне с темными намерениями. Он хватает камеру за объектив, и фотограф становится объектом; в то время, как он целится в меня «Никоном», нажимая на кнопку.

— Итак, вы хотите, чтобы я вас сфотографировал, миссис Грей? — говорит он, усмехаясь. Все, что я могу видеть на его лице — его непослушные волосы, и широко улыбающийся, скульптурный рот. — Ну, для начала, я думаю, вы должны засмеяться, — говорит он и щекочет меня безжалостно под ребрами, заставляя меня визжать, хихикать, и извиваться под ним, пока я не хватаю его за запястье, в тщетной попытке заставить остановиться. Его улыбка расширяется, и он возобновляет свои усилия, одновременно делая снимки.

— Нет! Остановись! — Кричу я.

— Ты шутишь? — Он ворчит и ставит камеру вниз, рядом с нами. Теперь он может мучить меня обеими руками.

— Кристиан! — Шиплю я и задыхаясь, мой смех протестует. Он никогда не щекотал меня раньше. Черт — стоп! Я мечусь головой из стороны в сторону, пытаясь выкрутиться из-под него, хихикая и толкая обе его руки, но он, безжалостно улыбаясь, смотрит на меня, наслаждаясь моими мучениями.

— Кристиан, остановись! — Умоляю я, и он внезапно останавливается. Схватив обе мои руки, он держит их внизу по обе стороны от моей головы, и надвигается на меня. Я тяжело дышу и задыхаюсь от смеха. Его дыхание отражает мое, и он смотрит на меня… как? С удивлением? Любовью? Благоговением?

Черт! Этот взгляд!

Мои легкие перестают работать.

— Ты… Так… Прекрасна, — вздыхает он.

Я смотрю на его милое, дорогое лицо, купаюсь в глубине его взгляда — это так, словно он увидел меня в первый раз. Наклонившись, он закрывает глаза и целует меня с восхищением. Его ответ является тревожным звонком для моего либидо. Видеть его в таком состоянии, губительно для меня. О, черт. Он выпускает мою руку и перебирает пальцами вокруг моей головы в волосах, удерживая меня нежно на месте, мое тело наполняется возбуждением, отвечая на поцелуй. И вдруг его поцелуй становится другим, — нет нежности, умиротворения и любования, а становится животным, глубоким и пожирающим, — его язык вторгается в мой рот не видя преград. Как поток желания в моей крови, — пробуждая все мышцы и сухожилия на своем пути, — я чувствую дрожь тревоги.

О, мой Пятьдесят, что не так?

Он делает резкий вдох и рычит.

— Что ты делаешь со мной, — бормочет он потерянный и грубый. Он делает резкое движение лежа на мне, таким образом вдавливая меня в матрас; одной рукой держа меня за подбородок, другой — скользя по моему телу, груди, талии, бедрам, и вокруг меня за спиной. Он снова целует меня, проталкивая его ногу между моими. Я поднимаю колено, и вжимаясь в меня, его стояк напрягается против нашей одежды и моей промежности. Я задыхаюсь и стону под его губами, теряя себя в его лихорадочной страсти. Я отмахиваюсь от далекого колокола в голове, зная, что он меня хочет, что он нуждается во мне, и что, когда дело доходит до общения со мной, — это его любимый способ самовыражения. Я целую его с новой самоотреченностью, пробегая пальцами по волосам, сжимая мои руки, чтобы ухватить покрепче. Он так вкусно пахнет Кристианом… моим Кристианом.

Внезапно он останавливается, встает, и тянет меня с кровати так, что я стою перед ним, как в тумане. Он расстегивает пуговицу на моих шортах и быстро опускается на колени сдергивая мои трусы, и, прежде чем я могу дышать, я вернулась на кровать под ним, а он расстегивает ширинку. Святые угодники, он не снимает свою одежду, или мою футболку. Он держит мою голову и без всяких предисловий все, что так напрашивалось, — внутри меня. Я вскрикиваю, — больше от удивления, чем от всего остального, но я все еще могу слышать звук его дыхания, проталкивающегося с напряжением сквозь стиснутые зубы.

— Даааа, — шипит он близко у моего уха. Он поворачивает свои бедра, все еще продолжая двигаться, и, нажав глубже, заставляет меня стонать.

— Я нуждаюсь в тебе, — рычит он. Его голос звучит тихо и хрипло. Он пробегает зубами по моей челюсти, кусается, и сосет, и затем целует меня снова, жестко. Я сжимаю ноги и обвиваю руки вокруг него, сильнее обнимая и прижимая его к себе, решив уничтожить все, что беспокоит его, и он начинает двигаться. Двигаться, словно в попытке забраться еще глубже во внутрь меня. Снова и снова — неистовый, первобытный, отчаянный, и, прежде, чем я потерялась в безумном ритме и темпе, он останавливается. Я испытываю недолгое недоумение по поводу того, что случилось с ним и, что его обеспокоило. Но мое тело берет верх, стирая все попытки думать; я переполнена ощущениями, они растут, поднимаются и я встречаю его толчки, своими ответными толчками.

Слушаю, как он дышит — тяжело, трудно, ожесточенно, — мне на ухо. Зная, что он потерян во мне.

Я громко стону, задыхаясь. Его потребность во мне так эротична. Я уже почти-почти достигаю оргазма, но он уводит меня выше, подавляя меня, забирая меня, — и я хочу этого. Я хочу этого так сильно, — для него и для меня.