На пике века. Исповедь одержимой искусством

Как-то раз у арт-дилера по имени Пуассоньер я наткнулась на занятную маленькую картину, которую, как он утверждал, написал Дали. Это было очаровательное и при этом дешевое полотно, которое Дали совершенно ничем не напоминало. Я сказала, что куплю ее, если художник ее подпишет. Бедный Пуассоньер, которого вот-вот должны были перевести из Парижа (он служил в армии), бросился с этой картиной в Аркашон. Вернул он ее с подлинной подписью.

После этого случая я захотела приобрести настоящего Дали — то есть такого, которого признает публика, и что-то из его лучшего периода, 1930-х годов или около того. Одну из таких картин мне принесла рано утром прямо в постель женщина-дилер, и я немедленно ее купила. Но все же она была слишком мала, а я мечтала о большой и важной. Как бы неодобрительно я не относилась к самому Дали и его поступкам, я считала, что мне необходимо иметь его в своей коллекции, которая претендовала на звание исторической и непредвзятой. Мэри близко дружила с четой Дали, поэтому как только Гала приехала в Париж, она пригласила нас обеих на ужин. Мы ужасно повздорили из-за моего образа жизни, который Гала находила возмутительным. Она считала, что я сошла ума, раз жертвую жизнью ради искусства, вместо того чтобы выйти замуж за одного художника и сосредоточиться на нем, как то сделала она. На следующий день она объездила со мной весь Париж в поисках полотна Дали. Мы сходили в хранилище и их безумную квартиру, которая пустовала, пока они жили в Аркашоне. Там я нашла подходящую картину — Гала сочла ее более уместной, чем откровенный холст, который я наивно выбрала до этого, не заметив, что на нем в самом деле нарисовано. Выбранная Галой картина была эротична, но в меру. Она называется «Рождение текучих желаний» и до безобразия очевидно принадлежит кисти Дали.

Еще я хотела приобрести скульптуру Джакометти, у которого на маленькой улочке близ авеню дю Мен была своя мастерская — такая крошечная, что я не представляю, как он там работал. Он в ней выглядел как лев в клетке, с его львиным лицом и огромной гривой волос. Он говорил и вел себя в чрезвычайно сюрреалистичной и эксцентричной манере, в духе дивертисмента Моцарта. Однажды я увидела в одной галерее побитый гипсовый слепок его работы. Я пошла к Джакометти и спросила, не восстановит ли он его для меня, если я его куплю, — я хотела отлить его в бронзе. Он сказал, что у него в мастерской есть другая скульптура, куда лучше. Она оказалась точно ничем не хуже, и я купила ее, а он обещал сделать для меня бронзовую копию.

Это заняло несколько недель, после чего он объявился на моей террасе с чем-то, что напоминало причудливое средневековое животное. Оно выглядело, будто сошло с картины Карпаччо, которую я видела в Венеции: на ней Святой Георг ведет дракона на цепи. Джакометти был преисполнен энтузиазма, что удивило меня — я думала, он утерял интерес к своим ранним абстракциям и теперь только вырезает маленькие греческие головы и носит их с собой в кармане. Он отказался участвовать в моей выставке модернистской скульптуры, потому что я не стала их там выставлять. Он сказал мне, что все искусство равно, но я с ним не согласилась. Я не знала, зачем ему нужны эти греческие головы, и куда больше радовалась своей бронзовой скульптуре, которая имела мало общего с классическим искусством. Она называлась «Женщина с перерезанным горлом» и была первой скульптурой Джакометти, которую отлили в бронзе, и когда много лет спустя я вернулась в Европу после войны, к своему ужасу, видела ее повсюду, хотя количество отливок изначально было ограничено шестью.