На пике века. Исповедь одержимой искусством

Гарман, до того никогда не ездивший на лыжах, в результате своего безрассудства в первый же день получил травму. Он сломал несколько пальцев, и ему пришлось держать руку в чудовищном аппарате, который укладывал его пальцы обратно на место. Аппарат этот был длиной примерно в один фут, и Гарман всюду ходил с ним, держа перед собой. Каждый день он проходил тепловое лечение у врача. Все это портило мне настроение, поскольку напоминало о мучениях Джона перед его смертью. Боюсь, я не выказывала Гарману и малой доли должного сочувствия.

Многие часы подряд я читала Синдбаду, который только оправлялся от плеврита и еще не вставал с кровати. Кей изображала опытную медсестру и изо всех сил старалась сделать так, чтобы я почувствовала себя никчемной. Бедного Гармана я совсем игнорировала, и он чувствовал себя в стороне от моей семейной жизни. Ему очень нравилась Эдита, и он был в хороших отношениях с Кей, чей первый рассказ был напечатан под его редакцией, но теперь, когда она писала все хуже и хуже, Гарман охладел к ее книгам.

Вопреки здравому смыслу Гарман поддался на мои уговоры и переехал ко мне в коттедж «Тисовое дерево» вместе со своей дочерью Дебби. Когда мы сообщили об этом Кей, она имела наглость спросить у меня, как я решилась взять на себя ответственность по воспитанию Дебби. Это было странно с учетом того, что она сама уже на тот момент пять лет растила Синдбада. Я ответила, что Дебби такая ответственная, что ей впору воспитывать нас всех. Но Кей обожала выставлять меня неумелой матерью и подчеркивать свое превосходство.

Когда мы вернулись в Англию, Гарман с Дебби поселились в «Тисовом дереве», и я снова оказалась матерью двух детей. Я любила Дебби. Она решительно не походила на всех детей, что я знала. Она была очень развитой, спокойной, разумной, сдержанной и послушной и не доставляла никаких хлопот. Как и отец, она обладала интеллектуальным складом ума и любила читать и слушать, как читают ей. Она самым благотворным образом влияла на Пегин, а Пегин — на нее. У нас дома Дебби стала менее педантичной. Девочки души друг в друге не чаяли и полюбили друг друга, как сестры. Они одевались в причудливые старые наряды и костюмы, которые мы хранили в сундуке, и устраивали пантомиму, спектакли и прочие представления. Китти, племянница Гармана, была третьей актрисой. Единственными их зрителями были мать Гармана, ее компаньонка и я, и иногда Гарман, когда мог оторваться от своей бурной интеллектуальной деятельности. По вечерам я читала Дебби и Пегин, пока они ужинали.

Гарман прекрасно ладил с детьми. Они его обожали. Правда, как-то раз Дебби сказала ему: «Па, ты такой монотонный». Когда мы спросили, что она имеет в виду, она ответила: «Ты все делаешь и делаешь одно и то же». Гарман решил просветить девочек по вопросам цикла жизни и деторождения. Он нарисовал для них всевозможные схемы, но Пегин все равно ничего не поняла. В конце концов нам пришлось напомнить ей о случае, когда она застала двух собак за случкой. Она пришла в ужас и, повернувшись ко мне, спросила: «Хочешь сказать, ты тоже этим занималась?» А потом подумала и поправила себя: «Конечно, только два раза, чтобы сделать меня и Синдбада».

Вскоре после переезда Гармана в «Тисовое дерево» я заставила его уйти с поста директора издательства его зятя. В дальней части нашего сада он построил себе домик с одной комнатой, чтобы там писать. Он был слаб здоровьем и нуждался в спокойной жизни, чистом воздухе, физических упражнениях и умеренности в выпивке. Он много писал и интересовался новым обзорным журналом, в редакции которого он принял участие. Потом он начал читать «Капитал» Карла Маркса и погрузился в него на несколько месяцев.

В то время я читала Пруста. Я сидела в кровати под розой Тюдоров, украшавшей мою стену, в шерстяных перчатках и тряслась от холода. Дом пронизывали ужасные сквозняки, дувшие из щелей вокруг потолочных балок. Моя комната была такая большая, что ее невозможно было прогреть. Я завела несколько маленьких масляных грелок, которые носила с собой, когда вставала, одевалась и шла в ванную. Гарману не нравилось, что я читаю Пруста. Он хотел, чтобы я тоже читала Карла Маркса.