«Валерочка!
Ты, должно быть, понимаешь, как тяжело мне писать это письмо. И это хорошо, что понимаешь. Я не виню тебя, видит Бог, в своих мучениях. Я сама устроила себе этот ад, сама и утешать себя должна. Все, что я делаю сейчас, — преступление. И даже то, что я не могу без тебя жить, — очень слабое оправдание. Достижение собственного счастья за счет несчастий других — не лучший путь к блаженству. «И мальчики кровавые в глазах...» Рушу и твое, и свое, закрыв глаза на все. Точнее, наплевать на все. Но это было возможно, когда маячила хоть какая-то надежда на «вместе» и пока я была уверена в тебе. Теперь — финита ля комедия.
Ты обманывал меня во всем. Абсолютно. Сначала эти клятвы не пить. Потом — самое главное: «Вот отыграю Кузькина, заработаю денег... Тамара — практически здоровый человек... После вшивания и будем думать...» Ну, а после — самое забавное, эксперимент с Наташей. Это можно было бы простить тридцатилетнему, а сейчас это грязь.
Ну и последнее. Пока была надежда (а ты постоянно ее питал во мне, да и сейчас пытаешься поддерживать), я жгла за собой все и горда была этим. И это называлось любовь, и все делалось, рушилось и создавалось во имя любви. И уж так меня воспитали — не могу делать что-то вполсилы и не до конца, лучше уж вообще не браться. А ведь если известно, что будущего у нас с тобой нет, то отношения эти называются по-другому. А я — не Наташа и ни при каких условиях ею не стану, надеюсь, Боже упаси. Так вот, порядочные люди такие отношения прекращают. Я, по-видимому, не очень порядочный человек, потому что мне невероятно трудно прекратить даже то, что есть. Я люблю тебя и умру от тоски. Но я не могу больше так жить, мучить себя и других. Просто я поняла, что «подвиг» не в том, чтобы летать к тебе на два дня, а в том, чтобы отказаться от этого во имя других. Смогу ли?! Ты закрыл меня для всех, кроме себя. Ужас!
Господи, сколько комнат в этой гостинице видели эти слезы!! Скоро она вся пропитается этой сыростью. Нет, не успеет! Отдам ли тебе это письмо? И когда? Но неужели ты так бессердечен, лицемерен и лжив, что держишь меня, заранее зная, что никогда у нас с тобой ничего не будет?! Я не могу, не могу в это поверить... Если не тебе верить, то кому? И ведь я, идиотка, совершенно серьезно задумала рожать тебе ребенка, когда ты меня заверил. Бред какой-то... Еще никогда в жизни я не была в такой унизительной ситуации. Но, видимо, нужно пройти и через это. Главное — не упасть и не повредиться в рассудке. Что дальше будет — не знаю. Письмо у тебя, раз читаешь. А если оно у тебя, значит, я все решила. И не будет больше писем и звонков. Господи! Дай мне силы!»