На поиски динозавров в Гоби

Мы проехали еще около 20 километров, пока нам путь не преградила саксаульная роща, заполненная глубокими барханными песками, по которым машина идти уже не смогла. До главной гряды по-прежнему оставалось километров 8-10. Было прямо удивительно: чем ближе мы подъезжали к барханам, тем дальше они от нас отодвигались.

Как нарочно, кинооператор не взял дальний объектив, и съемка с такого расстояния оказалась невозможной. Было уже около двух часов дня. Не позднее, чем через два часа, мы должны были уже возвращаться, чтобы успеть засветло добраться в лагерь. При отъезде мы условились с Ефремовым, что, если сегодня не вернемся, значит с нами что-то случилось и нам необходима помощь. Тяжелая машина не смогла бы пройти через пухлые глины и пески Ширэгин-Гашуна, и Ефремову пришлось бы возвращаться в главный лагерь на Алтан-Уле, чтобы организовать оттуда караван верблюдов. Розыски с караваном заняли бы не менее 10 дней. Поэтому, когда Николай Львович стал меня уговаривать пойти с ним на съемку поближе к барханам, я сначала не соглашался, боясь опоздать в лагерь, но так как было досадно возвращаться ни с чем, я все же поддался уговорам, согласившись только пересечь саксаульную рощу, чтобы лучше видеть барханы. Это было всего 2–2,5 километра пути в один конец и столько же обратно. Оставив "Козла" с его хозяином под одним из кустов (покрышки были усеяны колючками саксаула, и Александрову предстояла большая работа), мы двинулись с Прозоровским в путь.

Пройдя саксаульную рощу, мы установили, что теперь вовсе не видно барханов главной гряды, так как незаметно мы понизились. Это была непредвиденная неприятность: вернуться назад к машине — обидно, идти вперед — рискованно. Уже шел четвертый час. Впереди, километрах в трех, торчал какой-то обрыв, с которого, по-видимому, барханы можно было бы хорошо снять, и мы пошли.

По мере приближения к обрыву он распался на цепь отдельных барханов высотой в 50–60 метров. Они-то и скрыли за собой основную гряду могучих барханов до 120 метров высотой.

Увязая все время в песке, мы через час преодолели это расстояние и взобрались на первый бархан, но… тут оказалось, что за ним стоит более высокий бархан, из-за которого главной гряды по-прежнему не видно. Мы были в полном изнеможении.

Все же, собравшись с силами, мы начали штурмовать второй бархан; с него, как на ладони, мы увидели, наконец, то, что желали. Километрах в 5–7 (не менее) раскинулась главная цепь грозных песков. Барханы все время как бы вздрагивали нервной дрожью — это пробегавший ветер создавал характерную рябь. Над главной грядой нависла сизая пелена, а по гребешкам барханов поднимался легкий дымок. Кроме монотонно свистящего ветра, никакие звуки не нарушали величавого покоя.

Прозоровский приступил к съемке, которая, конечно, вместо предполагаемых пяти минут заняла около часа. Пока мы были увлечены съемкой, ветер начал крепчать, осыпая нас волнами песка. Отдельные шквалы бросали в лицо такую порцию песка, что перехватывало дыхание. Все же мы закончили работу, вернее, полностью израсходовали взятую пленку.

Была уже половина шестого, когда мы повернули к машине, находившейся от места съемки не менее чем за 6 километров. Перед нами расстилалось широкое песчаное поле, поросшее редкой травкой, а за ним длинная полоса саксаула, в которой проглядывали отдельные барханчики. Под одним из них и стоял наш "Козел". Никаких приметных ориентиров не было, кроме наших собственных следов, которые, чем дальше мы двигались, тем более, к нашему несчастью, были заметены песком. Через несколько сотен шагов следы совсем пропали, и пришлось идти наугад. Прозоровский, несмотря на то что нес 16-килограммовую кинокамеру, шагал очень быстро.

Наконец, мы добрались до саксаула и попытались еще раз найти следы, но тщетно — их не было! Мы сбились с правильного пути. Чтобы не расходовать в напрасной беготне наши силы, мы решили идти сейчас направо к виднеющемуся бархану, у подножия которого, по нашим расчетам, находилась машина; если же ее там нет, то взобраться на верхушку бархана и ждать наступления темноты, а с ней и сигнала шофера либо костром, либо трассирующими пулями.

Итак, мы повернули направо. Было уже 7 часов вечера. Ноги, проделавшие без отдыха километров 12 по сыпучему песку, отказывались идти. Во рту давно уже пересохло, и губы потрескались. День, как назло, был очень жаркий и тягостный. Вокруг только безучастная пустыня. Хотелось лечь и не двигаться, но надо было бороться, бороться за жизнь! Вскоре высокие кусты саксаула скрыли от меня кинооператора, шагавшего немного поодаль. Я звал его, но ветер относил мой голос в сторону, и я поплелся один. Пройдя с километр или более, я вдруг заметил, как что-то блеснуло в кустах. "Лобовое стекло "Козла""! — мелькнула у меня мысль. Это придало мне энергии, и я зашагал бодрее. Действительно, через несколько минут я увидел метрах в 700–800 длинную фигуру Александрова, державшего в руках винтовку. Он сигнализировал нам, стреляя из винтовки, но не учитывая, что при сильно гудящем ветре звук выстрела просто не слышен.