На поле овсянниковском<br />(Повести. Рассказы)

Прогудела мимо машина, обдала песком и снегом из-под колес, и тихо стало. Поднял Борька голову, огляделся — и быстро в придорожный ельник. Но тут еще машина идущая послышалась, и сжался он за этим ельником, переждал. Прошла машина. Прислушался и рванул в лес. Рванул — не так сказано, снег-то выше колен, но старался Борька поскорей. Зашел вглубь — большака и не видно и не слышно. Приостановился, потянулся — вот она, свобода. Наконец-то. Тут и обнаружил, что рукавицу одну потерял, сорвало ее, видимо, с руки, когда прыгал, — жаль, но ничего… Что ж дальше делать?

Понял он, что по лесу без карты, без компаса, да по глубокому снегу далеко ему не уйти. И плутать по нему можно без конца, и неизвестно, выйдешь ли куда.

Покурить бы для просветления мозгов, но нет огня. Обязательно, как в деревню попаду, раздобыть надо кресало и трут, подумал он.

В общем, потоптавшись на месте, понял Борька, что нет другого выхода, как идти вдоль большака, идти, конечно, скрытно, таясь, пока какая-нибудь поперечная дорога не попадется.

Так и сделал. Вернулся к дороге и, хоронясь за деревьями, припадая, а иногда и падая совсем, когда машины на большаке появлялись (а шло их довольно густо), шел Борька, зорко вглядываясь, выискивая впереди хоть тропку какую от дороги в сторону. Но не было пока ничего. А лес придорожный стал редеть, и, видно, скоро конец ему. Это, быть может, и к лучшему, прозору будет больше, может, какая деревенька в стороне увидится, а может, и к худшему, потому как идти вдоль большака по полю нельзя, весь на виду будешь.

Надеялся Борька на дороге из русских кого встретить, хорошо бы женщину, и порасспросить насчет деревень — близко ли, есть ли немцы, как пройти? Но не встречалось никого, только машины фрицевские — туда, сюда.

Да, кончался лес. Впереди уже поле просвечивало. Что делать-то? Подошел совсем к краю. Вдали, за километр, а то и больше, темнеется что-то, опять лес, наверное. Но как километр этот одолеть? Направо от дороги лес далеко тянется вдоль поля, и где-то совсем вдалеке узкой полоской идет перемычка, между тем лесом, где он стоит, и тем, который впереди к дороге примыкает. Если идти до нее, потом по этой перемычке и обратно к большаку — крюку километра четыре будет, но другого пути нету. Правда, надеялся еще Борька, что поле это к деревне может вывести.

Пошел по кромке леса вправо от большака, снега наметено много, идти трудно, а времени часа два, наверно. Пока он обойдет кругом и затемнеть может, декабрь же, дни короткие. А заночевать в лесу без костра — смерть верная. Да, рано свободе радоваться, чем она еще обернется? Идешь-то по своей, русской земле, но чужая она для тебя сейчас.

Долго шел Борька к тому перемычному лесу, а когда дошел, то увидел, что в глубину он небольшой, просвечивает за ним небо. И решил тогда не идти, как задумал, вдоль, а попробовать пройти через лес, авось какая-нибудь деревушка покажется.

И верно, пройдя немного, увидел поле — большое, на километр наверно, а в конце домишки, и дымки вились… Наконец-то! Но как к этой деревухе пройти? Если немцами она занята, увидят они его, как только из лесу выйдет…

Присел Борька. Снял сапоги, стал ноги портянками растирать. Худо с ногами. Прихватило по новой, только в горячке не чувствовал, а сейчас увидел — плохо дело. Но к деревне идти не решился — надо темноты ждать.

Наломал лапнику с молодых елочек, отряхнул от снега и начал себе лежку сооружать. Вытоптал ямку, навалил туда лапнику. Порадовался, что шинель обрезать не успел, а все хотел — длинна больно была, — а сейчас как хорошо, ноги подвернул, и они полами закрываются. Приготовил все, а потом подумал: если заснешь, можно и не проснуться. Но и стоять, с ноги на ногу переминаясь, тоже не сладко, а ходить туда-сюда — сил не так много.

Все же прилег… Закутался с головой, стал дышать внутрь, вроде согрелся немного. Только бы в сон не сморило — надо следить. Но в сон не клонило, бились мысли разные, а главное, не сходили с Борьки напряжение, настороженность звериная. С ними не уснешь. И засосало в желудке, и курить захотелось нестерпимо.

Но, несмотря на отчаянность своего положения, на полную неизвестность впереди, на малую очень вероятность добраться до фронта, до своих, на холод и голод, было все это Борьке и интересно. Во какие приключения выпали, почище всякого фильма. Что там у Серого бывало, по сравнению с тем, что Борька испытал и испытывал, — ерунда, мелочь. По мальчишеству, конечно, так думалось, по глупости. Но это мальчишество и выручало, это мальчишество и не давало в панику впасть, в безнадежность. Все время ему надежда светилась, что будет все хорошо.

А зимний день уходил помаленьку… Покрылось все серой дымкой, размылись дали, а вскоре и замелькали огоньки в деревне. Это хорошо, подумал Борька, не собьюсь. Пожалуй, можно и трогаться. Пока поле пройдешь, и совсем стемнеет.