На поле славы

Однажды, когда наступили теплые дни, панна Сенинская хотела выкупаться поутру в скрытом под сенью кустов ручье. Но, не успев еще раздеться, она увидела высунувшееся сквозь густую листву лицо Мартьяна. Тогда девушка, не переводя дыхания, бросилась бежать, а он погнался за нею, но, желая перескочить ручей, оступился и попал в воду. Чуть не захлебнувшись, он вернулся домой промокший до нитки и взбешенный. Перед обедом он избил нескольких слуг до крови, а во время обеда не проронил ни слова и только в конце его обратился к сестрам:

— Оставьте меня наедине с панной Сенинской. Мне нужно поговорить с нею о важных делах.

Услышав это, сестры начали многозначительно поглядывать на нее. Девушка побледнела от ужаса. Правда, он и раньше ловил каждую минуту, когда мог остаться с нею наедине, но так открыто он еще никогда не позволял себе этого требовать.

Когда сестры удалились, Мартьян заглянул в одну дверь и в другую, чтобы убедиться, что его не подслушивают, потом подошел к девушке и сказал:

— Протяните мне руку в знак мира.

А она невольно отдернула обе руки и отодвинулась от него.

Мартьян, по-видимому, старался сохранить спокойствие; подпрыгнув раза два на своих кривых ногах, — от этой привычки он никогда не мог удержаться, — он произнес сдавленным голосом:

— Не хотите! А я из-за вас чуть не утонул сегодня. Я извиняюсь перед вами за тот испуг, но поверьте, что это случилось не из-за какой-нибудь скверной мысли. Дело в том, что со вчерашнего дня между Белчончкой и Выромбками бродят бешеные собаки, и я пошел с ружьем охранять вашу безопасность.

Ноги молодой девушки слегка задрожали, но она ответила довольно спокойно и сдержанно:

— Я не хочу защиты, которой надо стыдиться.

— А я хотел бы не только теперь, но и вечно защищать вас… до самой смерти… и безо всякой обиды, а, наоборот, с Божьего благословения! Вы понимаете меня?

Воцарилось минутное молчание. Через открытые окна доносился только стук топора, которым старый, хромой работник рубил дрова возле кухни.

— Не понимаю, — отвечала девушка.

— Потому что не хотите! — отвечал Мартьян. — Вы давно видите, что я не могу без вас жить! Вы необходимы мне, как воздух для дыхания! Вы милее и дороже мне всего на свете! Не могу!.. Я сгорю без вас… пропаду! Если бы я не сдерживал себя, то давно бы схватил вас, как ястреб голубя. Без вас у меня пересыхает в горле, как без воды!.. Все дрожит во мне! Я не могу ни спать, ни жить!.. Смотрите, вот и теперь…

Он оборвал, так как зубы его застучали, как в лихорадке. Он съежился, схватился костлявыми руками за спинку стула, словно боясь упасть, и некоторое время громко сопел.

Потом снова заговорил:

— У вас нет состояния — это не беда… У меня есть достаточно. Мне нужны вы, а не богатство! Хотите ли вы быть госпожой этого дома? Вы собирались выйти за Понговского, а ведь я не хуже. Только не говорите мне: «нет»! Ради всего святого, не говорите: «нет», иначе я не ручаюсь за себя!.. Вы моя чудная!

С этими словами он вдруг упал на колени и, обняв ее ноги, прижал их к своей груди. Но, неожиданно для нее самой, страх ее в тот же момент исчез без следа. В ней заиграла рыцарская кровь, пробудилась готовность бороться до последнего воздыхания. Она начала изо всех сил отталкивать его орошенное потом лицо, прижимавшееся к ее коленям.

— Нет! Нет! Лучше тысячу раз умереть! Нет!

Тогда он поднялся весь бледный, с ощетинившимися волосами, преисполненный холодного бешенства. Усы его, из-под которых были видны длинные, гнилые зубы, заметно дрожали. Но он еще владел собой, сознание еще не совсем покинуло его. Однако, когда девушка бросилась внезапно к дверям, он заступил ей дорогу.

— Да? — хрипло спросил он, — вы не хотите меня? Повторите мне это прямо в глаза! Не хотите?

— Не хочу! И вы не грозите мне, потому что я не боюсь!

— Я не грожу вам, а хочу жениться на вас! Да! Еще раз прошу, опомнитесь, ради Бога! Опомнитесь!

— В чем мне опомниться? Я вольна распоряжаться собой, потому что я дворянка. И я прямо говорю вам: никогда!

А он придвинулся к ней так близко, что лицо его почти прикасалось к ее лицу, и продолжал:

— Тогда, может быть, вместо того, чтобы быть госпожой, вы желаете лучше носить дрова на кухню? Тоже не хотите? Как же так можно дворянке? В какое свое имение вы отправитесь отсюда? А если останетесь здесь, то чей хлеб будете есть? На чьей милости жить? В чьей вы будете власти? Чье то ложе и чья комната, в которой вы спите? Что будет, если я прикажу снять задвижку? А вы меня спрашиваете, в чем опомниться? А в том, что выбрать: или венец или без венца…

— Подлец! — воскликнула панна Сенинская.