Я не отвечаю ему. Скорее слышу, чем вижу, как его нога на «Внимание!» подрагивает на педали, лишь слегка задевая ее. Видимо, он не так спокоен, как хочет казаться. Опустив голову, смотрю на его широкую ладонь, которая тянется к рычагу переключения передач, и пропускаю сигнал о начале гонки. И вот оно: сцепление сброшено, и Чумаков топит педаль в пол, а меня вжимает в сиденье с силой, формулу которой я помню наизусть еще со школьного курса физики.
Через несколько секунд, когда скорость более-менее выравнивается и я снова могу дышать, открываю навигатор: проверяю аварии и пробки на дорогах и составляю в голове самый короткий маршрут – все ради Глеба, нам нужно выиграть.
– Я знаю, куда он поедет. Я ездила с ним, – бросаю Чумакову, когда «Порше» сворачивает перед нами вправо. – Поезжай прямо, он думает, что срежет здесь. Я засекала – по времени одинаково, но тут дорога лучше.
Конечно, я ему не расскажу, как ездила по ночам дворами без прав, чтобы справиться с собой и вернуть контроль над своим телом. Это стыдно и больно. Нет ничего хуже, чем не знать, как оно отреагирует на стресс в следующий раз и сколько жизней из-за этого будут подвергнуты опасности.
– А говоришь, он не твой парень, – отвечает Саша, ни на миг не отвлекаясь от дороги.
– Не мой, – настырно повторяю, а затем коротко и четко выдаю ему план, когда и куда свернуть, где прибавить газу, а где, наоборот, сбросить скорость.
– Стенограмму читаешь, как профессиональный штурман, – смеется он, обогнав вяло плетущийся и будто потерявшийся в ночи пустой автобус.
Я помогала папе заучивать маршруты, когда была маленькой, и часто слушала Глеба на их с Сашей тренировках, но я молчу, потому что все это, конечно, откровенная лесть. Саша отлично справляется и без меня. Сейчас я полезна ему не более чем голос навигатора. Моей задачей будет позже провести его по дворам, чтобы срезать путь и не объезжать железную дорогу.
– Ты учишься где-то? – Не пойму, он отвлекает меня или себя, не переставая болтать.
– Да, первый курс, – отвечаю я, вдруг это поможет ему выиграть. – Прошлый год пропустила.
И этот бы пропустила, если бы Леся не заставила собраться с силами и поступить в университет. Все свободное время, которого у нее было немного, убивала, чтобы помочь мне, и я ей безмерно благодарна.
– Почему пропустила?
– Не до учебы было.
У папы после второго инсульта дела шли совсем плохо. Он долго восстанавливался, мама все время проводила с ним. А кому-то нужно было не дать сервису загнуться. Хотя папа до сих пор верит, что полгода все просто ждали, когда он снова откроет двери, а мы с Глебом и парнями не сделали ничего особенного.
– Работаешь у отца в автосалоне?
– Ну можно и так сказать, – не отрывая глаз от дороги, говорю я. – Просто веду записи и слежу, чтобы он не пил литрами кофе. В отличие от этого, с отчетными журналами и бухгалтерией я справляюсь легко, учитывая, что новых клиентов у нас нет и не предвидится. Ну, кроме тех, кто случайно проезжает мимо.
– Машину водишь?
– Прав нет.
– Ты же мечтала стать гонщицей?
Я резко поворачиваю голову и успеваю заметить, как Чумаков на секунду сводит брови. Хорошо, что он занят и не видит мои выпученных глаз. Я быстро опускаю их и утыкаюсь в навигатор. Он не забыл? Я ведь всего раз ему в этом призналась. Мне было лет двенадцать! Никому больше не говорила, потому что все или посмеялись бы надо мной, или посоветовали бы не лезть в мужское дело. А он нет. Только пожелал мне удачи. Он что, запомнил?
Вместо ответа я слышу резкий свист шин. Меня бросает вперед, и уже в полете краем глаза замечаю ярко-красный сигнал светофора перед перекрестком. Движусь лбом навстречу ветровому стеклу, но вместо этого получаю неприятный толчок в ребра. С жадностью ловлю ртом воздух и намертво цепляюсь за руку – это Саша удерживает меня на месте.
– Почему ты не пристегнута? – Он зол. Вглядывается в мое испуганное лицо, будто хочет найти там ответ.
– Здесь заглушка, – только и получается выдавить из себя, прежде чем Чумаков порывисто наклоняется и пристегивает меня за пару мгновений до того, как загорается зеленый, и он снова рвется вперед на максимальных оборотах, наплевав на всех. Вот только мне есть с чем сравнить: наплевать на безопасность мог бы Золотов, он бы просто проехал на красный и не заметил.
По-моему, он считает себя бессмертным. По крайней мере, когда в универе, изображая Человека-паука, висел вниз головой на лестнице, ведущей на чердак, чтобы я поцеловала его, думал именно так. Но я-то не могла похвастаться тем же.
– Испугалась? – спустя некоторое время наконец спрашивает Чумаков.
Перед глазами все еще бегут цветные мушки, ночные огни размываются, превращаясь в одно сплошное пятно.
– А тебе бывало страшно? – отвечаю вопросом на вопрос.
– Конечно.
Саша поддает газу на прямой дороге, и мы оба замечаем впереди желтый «Порше».
– Сворачивай налево через пятьдесят метров, обойдем. – Я сверяюсь с маршрутом и, взяв себя в руки, диктую Чумакову уже гораздо увереннее.