На полпути

И последовал рассказ о том, как она носила в город корзины на голове, чтобы не потратить двадцать крейцеров на поезд. Но теперь поучения матери не наводили скуку на Дани, а раздражали его. Хорошо, он пришел на готовенькое. Но обладание землей уже не доставляет ему радости и никогда не доставляло; поэтому, когда он был единоличником, то непрерывно экспериментировал, рискуя верным доходом. Не по этой причине не дает он расхищать кооперативное имущество. Или может быть, по этой, именно по этой причине? Дани стала сверлить одна мысль. Почему с тех пор, как образовался кооператив, больше всего его мучает «вопрос собственности»? Украли двести хольдов земли. Воруют люцерну, минеральные удобрения, брезент, растаскивают по частям телеги и все прочее, еще не всплыло, что именно, но о том свидетельствуют верные признаки. Сегодня он прошел по нескольким гумнам, заглянул в ряд амбаров. Кое у кого столько кормов, кукурузы, зеленых стеблей, сколько можно собрать лишь с четырех-пяти хольдов земли. И что бы еще довелось ему увидеть, если бы он мог просветить рентгеном чердаки, амбары и кладовые?.. Неужели крадут от безнравственности? Но люди здесь не воры. В былые времена человека отлучали от церкви, если он сорвал у соседа тыкву, несколько свекольных листьев или гроздь винограда. Лимпар не из мести донес на Дюри, укравшего у него кисть винограда, а потому что в нем еще живы нормы старой суровой морали: все, что мое, свято, и негодяй тот, кто осмелится притронуться к моему добру. Между тем он со спокойной совестью запускает руку в кооперативные закрома. И не удивительно, так как он относится к кооперативной земле, как к своей частной собственности или, что еще хуже, как к «отнятой» у него. Может быть, основная проблема всего кооперативного движения — борьба с частной собственностью, а не руководство хозяйством, занимающим тысячу хольдов, как представлялось ему, Дани, раньше и ради чего он стремился стать председателем?

Дани углубился в размышления.

Он никогда не интересовался историей, за исключением недавних событий, революции девятнадцатого года и второй мировой войны. Возможно, по молодости лет его интересовало не прошлое, а настоящее и еще больше будущее — космонавтика, техника, хирургия. О святом Иштване он читал лишь в учебнике. Дани до сих пор не забыл, как его поразило и ужаснуло в детстве, что некогда за кражу вола, жеребенка наказывали смертной казнью или увечьем. Он сказал на уроке учителю, что человек стоит дороже, чем вол. Учитель ответил ему: «В то время не стоил дороже. Это был период темного средневековья, мой мальчик». Теперь он начал понимать истинную причину средневековой жестокости. При переселении народов и приспособлении их к жизни феодальной Европы возникла необходимость в частной собственности. Для нации это был тогда самый главный вопрос, вопрос жизни и смерти. Ведь самый главный вопрос — всегда вопрос жизни и смерти.

Тысячу лет существует в Венгрии частная собственность. Разве можно изменить отношение к ней за один день?

Кооперативы создают не только для того, чтобы уничтожить межевые знаки. Не только для того, чтобы организовать большое современное хозяйство, оснащенное автопоилками, комбайнами, кукурузоуборочными машинами. Нет. Кооператив — это люди. Такие люди, у которых в душе, в сознании место частной собственности заняла общественная собственность. Ведь без них невозможно поднять сельское хозяйство на высокий современный уровень.

«Ты считаешь, что люди тут ни при чем», — вспомнил он слова Моки.

Зимой, когда он обдумывал, стоит ли ему вступать в кооператив, наверняка ли выберут его председателем, организация кооператива представлялась ему замечательным, огромным делом, таким же увлекательным, как быстрая езда на санях по снежному полю, когда две прекрасные, породистые лошади взрывают копытами снег и ветер, завывая, хлещет по лицу. Да, он насладился уже таким бегом. Но он часто натыкался на маленькую коварную кочку, которая всегда, как он теперь убедился, оказывалась под ногами, всегда мешала ему: это был его враг, частная собственность.

Этот враг еще жил в сознании людей.

И в сознании его матери.

Старуха продолжала говорить. Сгорбив свою натруженную спину, сидела она на низеньком стульчике и монотонным голосом бубнила свое, словно трещали и стреляли в горящей печи сырые березовые поленья.

Дани зевнул и поднялся с места, собираясь идти спать. Собственные мысли принесли ему некоторое облегчение. Правда, он лишь узнал врага, не победил его. Но он победит.

Его вдруг задело какое-то замечание матери, и он стал прислушиваться к потоку ее слов.

— …я и не пожалею, если тебя сместят, не по душе мне, что ты с других спускаешь три шкуры и дома все забросил. Но самый страшный позор, когда человек не может за себя постоять. Тогда уж лучше ему не браться за дело. А если взялся, то пусть людей не дурачит… Ох-ох! Как это не хорошо!.. — И старуха чуть не расплакалась.