На полпути в рай

— Ну а по основному делу, по нефтяному вопросу, между мной, вами и хазаратами как будто нет больших разногласий?

— Но, как я уже не раз докладывал вам. меджлис возлагается на вас, а всё, что за его пределами, будет в моих руках.

— Здесь возражать не приходится, но, как говорит пословица, самая большая голова ещё под одеялом спрятана Ведь это дело очень тёмное. Вы, очевидно, думаете, что держать в руках меджлис легко?

— И всё же, машалла, в меджлисе самое большее сто двадцать — сто тридцать человек, а за его пределами мы должны иметь дело с тысячами. Тут журналисты и ахунды, чиновники и придворные, гражданские и военные, авантюристы и мошенники. Я готов хотя бы на недельку поменяться с вами местами.

— Я, дорогой мой, тоже готов поменяться с вами. Верно, нам приходится иметь дело только со ста двадцатью — ста тридцатью депутатами, но не думаете ли вы, что претензий у депутатов меньше, чем у четырнадцати миллионов девятисот девяноста девяти тысяч восьмисот восьмидесяти иранцев?

— Мне это известно лучше, чем кому-нибудь другому.

— Тогда как же вы говорите, что вам будет труднее? Ведь если на вас обидятся один-два депутата, это будет меньше только одним или двумя голосами. А вот если они не послушаются меня, то знаете, что может произойти с государством?

— Не приведи господи случиться этому!

— Ну, давайте тогда набросаем план действий.

Словно он всю жизнь только этим и занимался, министр финансов шахиншахского государства проворно раскрыл свой портфель, с которым, словно с талисманом, он никогда не расставался, достал именной министерский блокнот с эмблемой льва и солнца, вынул из кармана пиджака автоматическую ручку «паркер» и с выражением полной покорности, как смиренный ученик перед учителем, скромно произнёс:

— Прошу вас, говорите, я буду записывать.

— Прежде всего о вашем заместителе, — начал доктор Тейэби. — На эту должность претендует тот приятель, тебризец. В нём заинтересован и председатель меджлиса. Остальное вы сами знаете.

— Горбан, ведь мне положен только один заместитель, а их уже, машалла, намечается четыре. Упаси бог, как бы, чего доброго, не стало кандидатов ещё больше.

— Вы правы, и это может статься. Но есть выход из положения: будет больше кандидатов — увеличивайте штат заместителей. Пока объявите четыре должности, а там Судет видно.

— Очень хорошо, повинуюсь.

— Затем вопрос о государственном представителе в национальном банке… Вы остановите свой выбор на вашем друге, том самом…

— Хорошо, но что я скажу этому приятелю?

Во-первых, он и так жрёт больше, чем может вместить его пузо, и вам, с вашим опытом, к лицу ли оглядываться на него? А во-вторых, ему подскажут его собственные товарищи. Ведь нешуточное дело поручать деньги, валюту и прочие ценности этому пузатому, надутому, как бурдюк, мальчишке. Наконец, наш друг Алак Бедани сам родом из Мелайера и лучше всех сможет объяснить обстановку этой начинённой опиумом утробе.

— Что ж, если друзья не будут против, я не возражаю.

— Председателя страхового общества мы вчера уже с вами наметили.

— Да, я тут же отдал распоряжение. А как вы решили относительно директора сельскохозяйственного банка?

— С этим вы сами справитесь. Посоветуйтесь с депутатами из Кермана, но скажите им, что от меня они не должны требовать никаких серьёзных изменений.

— Так, решено и это. Да, я придумал кое-что для нашего друга по ложе…

Господин доктор Тейэби забеспокоился:

— Да, да, это важнее всего, а я чуть было не запамятовал.

— Если вы не против, горбан, пошлём его в Национальный банк.

— Куда?

— В Национальный банк!

— В Национальный банк? Туда, где выпускают деньги?

— Ну, конечно. Ведь у нас только один банк…

— Простите, господин министр финансов, уж не бредите ли вы? Или, может, вы хватили немного спозаранку? Да разве можно соваться в Национальный банк! Вы же знаете, что там засело это чудовище, и рука, даже посильнее нашей с вами, туда не проникнет. Это может произойти разве только в том случае, если наши друзья уйдут из Ирана и лишат нас своего покровительства. Но такой день никогда не наступит, да и не дай бог этому случиться!

— Так что же прикажете делать? И сколько можно терпеть наглость и безумство этого господина? Он засел в Национальном банке, и для него не существует ни правительства, ни меджлиса, ни двора.

— Всё это верно. Но меня поражает, что вы до сих пор не понимаете одного: что бы ни произошло, наши друзья от него не отступятся.

— Так что же нам делать?

— Ничего. Помните только мой совет: в этом государстве можете протягивать руку куда угодно, кроме Национального банка. Не забывайте, сколько они положили труда, чтобы взрастить этого молодого человека. И вы хотите, чтобы они теперь согласились убрать его оттуда?

— В таком случае наш товарищ останется не У дел.

— Это не имеет значения, придумаем ему что-нибудь другое. Да, хорошо, что кстати вспомнили. Устроим его в сенате.

— Это уж ваше дело!