Генерал Меджази ещё никогда в жизни не попадал в такой сложный переплёт. Этот самый красивый и пронырливый офицер иранской армии, сумевший обвести вокруг пальца даже наиболее опытных своих коллег, офицер, который может не только вызвать змею из норы, но и заставить её влезть обратно в нору да ещё прочитать вслед ей фатеху[77] из корана, уже давно таит в сердце особую печаль. Со дня возвращения из Лондона он не раз ломал себе голову, почему господин в очках, супруг мадам Норвежи, пользуется у сильных мира сего по сравнению с ним, генералом Меджази, большим покровительством. Прежде, пока ему не пришлось столкнуться с этим бывшим гитлеровцем и теперешним демократом, самым любимым и приближённым к ним человеком он считал себя, теперь же, когда этот ловкий и расторопный господин снова появился на горизонте и ловко опередил самых опытных дельцов, оставив далеко позади себя и его превосходительство, у бедного дивизионного генерала нет иного выхода, как любым способом раскрыть секрет успеха этого выскочки и самому применить его тактику. Его наставники, у которых он учился многие годы, всегда говорили ему, что к людям, в которых ты нуждаешься, надо относиться очень предупредительно но, как только нужда миновала, можно не обращать на них никакого внимания и даже сделать вид, что незнаком с ними. Исходя из этого принципа, его превосходительство улучил удобный момент и решил протанцевать с мадам Норвежи, супруг которой, вероятно, будет назначен премьер-министром. Он надеялся, что ему удастся во время танца усыпить бдительность мадам и выудить у неё секрет успеха её бесцеремонного, наглого супруга. Лучше всего повести дело так, чтобы мадам начала разговор сама, а он бы своими ответами расположил её к себе и затем выведал у неё всё, что его интересует. Однако он упустил из виду, что уважаемая мадам Норвежи — воспитанница той самой школы, в которой получил воспитание её дорогой муж, и если во время учёбы она упустила что-то, то он за двадцать лет совместной жизни устранил эти дефекты в её образовании. Его превосходительство не знал, что его южные друзья — англичане, несмотря на всё доверие, которое они, возможно, к нему питали, всё-таки где-то в тайниках души не доверяют ему и боятся, что он кое-что от них утаил. А зря. Как бы там ни было, но господин гитлеровец не является своим человеком среди военных и не знает, какие удивительные планы начертаны в отношении Ирана в заокеанской стране. Его превосходительство дивизионный генерал, конечно же, больше в курсе дела. И будет совсем неплохо, если эта красивая дама потанцует с ним и прижмёт свою грудь к богатырской груди знаменитого полководца. Пусть она склонит свои светлые волосы к его мужественному, очень мужественному лбу, и, как только ему удастся пробить брешь в её сердце, он специальным пинцетом начнёт вытягивать из этого нежного, мягкого, как воск, и жгучего, как огонь, сердца накопленные там тайны.
Облачённые в шелка телеса мадам Норвежи прикоснулись к тонкой, как волос, пояснице ректора университета как раз в тот момент, когда она задавала дивизионному генералу наиболее интересующий её вопрос:
— Неужели вы думаете, что этот план будет иметь решающее значение?
— Конечно, мадам. Совершенно очевидно, что мы не можем вести войну открыто, честно и мужественно выйти на поле сражения.
— А как же вы поступите?
— Очень просто. Мы займём позиции на перевалах, на извилинах дорог, в горных проходах, пошлём туда преданных солдат с пулемётами и гранатами, — этим нас американцы обеспечили — дадим им приказ держаться до последней капли крови, а сами тем временем подумаем, как выйти из создавшегося положения.
— Но ведь вы сами прекрасно понимаете, ваше превосходительство, что при современных средствах ведения войны это бессмысленное дело. Теперешние войны — не такие, как были десять-пятнадцать лет назад, когда оборона горных перевалов и дорог имела значение. Разве могут солдаты противостоять танкам, самолётам и другой технике?
— Да, ханум, вы правы, но, как я вам уже сказал, ни мы, ни наши американские друзья не намереваемся вести настоящую войну. Мы просто хотим как можно дольше задержать продвижение противника — день, час, даже минута для нас очень важны.
— Но, милый генерал, в чём же провинились эти несчастные юноши, которых вы собираетесь так безжалостно погубить?
— А что нам жизнь этих юношей, мадам! Нам надо лишь выиграть время, чтобы собрать свои пожитки, погрузить их в южном порту на пароход и уехать на край света.
— Ах вот как! Так почему же вы не уезжаете сейчас?
— Во-первых, потому, что война ещё не началась и, может быть, бог даст, никогда не начнётся, а во-вторых, у нас пока нет оснований отказываться от той жизни, которую мы здесь ведём, и покидать дорогую, милую нашему сердцу страну, благами которой мы пользуемся.
— Хорошо, милый генерал, но неужели вы думаете, что ваш противник настолько глуп и неопытен, что даст вам возможность собрать свои пожитки и спокойно направиться в Америку?
— Друзья нам обещали спасти всё, чем мы располагаем.