На полпути в рай

Как только эти слова сорвались с уст слуги господина доктора Раванкаха Фаседа, известного врача, «специалиста по женским и девичьим болезням», сердце несчастной неудачницы Виды, дочери господина Манучехра Доулатдуста и ханум Нахид Доулатдуст, той самой выращенной в холе и неге Виды, всех прелестей которой не видели ни солнце, ни луна, оборвалось, У неё был такой вид, будто на неё обрушился потолок.

Что же ей делать, куда ей деваться, если вдруг этот безобразный доктор сегодня не пожелает оторваться от игры в бридж?

Час назад с сердцем, полным надежды, совершенно уверенная в благополучном исходе своего дела, она вышла из чёрного восьмицилиндрового кадиллака последнего выпуска, который, свернув с проспекта Пехлеви налево в сторону западного проспекта Тахте Джамшид и миновав вход в отдел информации пакистанского посольства, остановился перед вторым от угла домом. Когда Али Эхсан, шофёр господина Манучехра Доулатдуста, захлопнул дверцу машины и развалился на сиденье, несчастная Вида вошла в подъезд четырёхэтажного, окрашенного в кремовый цвет дома господина доктора Раванкаха Фаседа и поднялась по восьми цементным ступеням.

Вчера вечером, в порыве страсти, Сирус Фаразджуй — чтоб ему подохнуть в молодые годы! — сделал то, чего он не должен был так скоро делать.

Под влиянием джина, вермута, коньяка, виски и всякой другой дряни, которыми её спаивал Сирус, уговаривая: «Ну, выпей ради меня» — или: «Если ты не выпьешь, я покончу счёты с жизнью», Вида потеряла контроль над собой. В её памяти запечатлелась лишь острая боль и неведомое ей дотоле чувство наслаждения.

Проснувшись в восемь часов утра, медленно раскрыв глаза и протяжно зевая, Вида некоторое время не могла понять, где она и что она здесь делает. Она даже не заметила, что на той же кровати, слева от неё, глубоким сном спит Сирус. Лёжа на правом боку, она некоторое время рассматривала стены, выцветшие тюлевые занавески, висевшие над её головой, красивый хорасанский ковёр, разостланный на полу, полированную тумбочку орехового дерева, стоявшую возле кровати, ночник в форме птичьей лапы с картонным абажуром, и, чем больше она всматривалась в эти предметы, тем больше казались они ей чужими и незнакомыми.

Наконец Вида заметила, что возле стены против кровати, на которой она лежит, стоит ореховый трельяж того же гарнитура, что и кровать с тумбочкой. Между ящиками трельяжа, на уровне сантиметров десяти от пола, в большом зеркале отражалась и кровать, и Вида.

Вида была очень удивлена, увидев в нём своё загорелое худое тело, маленькие груди и волосатые щиколотки обнажённых ног. Осмотревшись, она заметила, что её комбинация, бюстгальтер, трусики, резинки от чулок и чулки в беспорядке валяются на ковре около кровати. Она ужаснулась и невольно протянула руку за простынёй, сбившейся в ноги, чтобы прикрыть свою наготу даже от собственного взора. Простыня, зацепившись за что-то, не натягивалась, и, когда Вида обернулась, она увидела своего дорогого Сируса. Укутавшись в простыню и подтянув колени к животу, он лежал на левом боку и спокойно и ровно дышал. Сон его был настолько глубок, что казалось, он не проснётся ещё несколько лет.

Все события вчерашнего дня и вечера всплыли в памяти Виды.

Вчера она поехала на машине с Сирусом в кино «Диана». Ласкающая прохлада летнего вечера на крыше кино, близость Сируса, знающего тысячи всяких сальных и несальных анекдотов, переданных ему по наследству от семи поколений его предков, возбуждающие, сладострастные сцены американского фильма и в особенности фривольные танцы голливудских актрис в купальных костюмах под разноцветными брызгами фонтана сблизили её с Сирусом ещё больше, чем это было до сих пор. Постепенно они перестали смотреть картину. Они сидели в самой задней ложе, их никто не видел, и это давало им свободу целоваться и прижиматься друг к другу.

В состоянии любовного опьянения они вышли из кино. Сирусу даже не пришлось настаивать. Как только он предложил поехать в «Дербепд», Вида сейчас же согласилась.

Они поужинали в темноте в конце балкона, выходящего на запад, на первом этаже гостиницы. Такого подходящего случая у Сируса ещё не было, и он, воспользовавшись им, стал настойчиво, бокал за бокалом поить Виду вермутом, джином, коньяком и виски. Вида в свою очередь после двух лет обещаний и хитрой игры с огнём вряд ли могла рассчитывать, что ей ещё когда-нибудь удастся на два-три часа остаться наедине с Сирусом. Она надеялась, что может быть именно сегодня ночью ей удастся увлечь его настолько, что он пообещает ей то кольцо, которое она видела на Лалезаре в витрине ювелирного магазина.

Однако джин и коньяк заставили её забыть этот план, так же как и тысячу других планов. Около полуночи они встали из-за стола. Она помнила только, что Сирус взял её под руку, помог подняться по лестнице гостиницы и торопливо провёл в номер.