На полшага впереди смерти

– С твоим Черепом. – Стройбат подбросил в руке револьвер, который извлек из кармана жиртреста. Это была газовая игрушка, переделанная под стрельбу боевыми патронами. По нынешним временам серьезный человек незарегистрированный ствол таскать просто так не будет, только на дело. А какое это дело – пугать стволом Зиновия. Смешно. Значит, ребята не особо серьезные, все больше на понтах. Одно слово – деревня.

Стройбат приподнял за отворот ветровки жиртреста и приставил к окровавленному лбу пистолет.

– Поглядим, осечка будет? – Палец пополз по спусковому крючку.

– Э, мужик, у нас к тебе ничего, – заголосил, астматически сипя, жиртрест. – За что?

– Кореша нехорошими словами обзывал. Петухом. Это, значит, я с петухами корешусь, так?

Палец еще потянулся.

– Не, ну вырвалось. Извини!

– За языком следить надо. Поехали к Черепу. Обсудим. Где он сейчас.

– Да ты чего? – заволновался жиртрест, которого не на шутку взволновала перспектива такого его позорного возвращения к родному атаману.

– Поехали. За петуха ты еще не ответил…

Стройбат загрузился с жиртрестом в джип – старый, скрипучий, но зато очень большой – как раз народ пугать. В провинции с деньгами не особенно густо у всех, даже у братвы, но выглядеть авторитетным бандитом хочется. Да и все эти деревенские понятия и фокусы пустой треп, ребята застыли в девяностых. Клоуны – одно слово.

Черепа нашли на рынке в подсобке. Он барабанил пальцами по клавиатуре компьютера. Худой, невысокий, с наголо бритой головой, лет под сорок, с примесью кавказской крови, физиономия наглая и глумливая – типичный блатной проныра.

– Во, Череп, гостя привел, – пробормотал, понурившись, жиртрест, сильно уставший от ощущения, что ему целятся в бок из его же ствола.

– Кого? Откуда? – не понял Череп.

– Кореш Душителя.

Череп посмотрел на Стройбата и расплылся в улыбке:

– Чего, бабки за него принес? За его долги решил впрячься?

– Нет, Череп, это ты мне должен. – Стройбат оттолкнул толстого, умело ударив его по голове рукояткой, выведя из строя в третий за сегодняшний день раз. И взвел курок.

Местного преступного авторитета проняло:

– Ты чего, из бродяг, что ли?

– Ну не из мужиков, точно, – хмыкнул Стройбат, демонстративно целясь в лоб собеседнику.

– Ты волыной не балуй. Глянь на ситуацию трезво. Зиновий мне должен. Если я слабину дам, ему прощу, меня скоро здесь не будет. Сожрут, как морковку, свои же.

– Запомни, Череп, я у него кантуюсь. И пока кантуюсь, чтобы никого из твоих шестерок на моем горизонте не было. Намек не поймешь – завалю не задумываясь. Твои меня вальнут – ответка прилетит, и тебе кранты по-любому. Это понятно?

– Понимаю, когда вынимаю, – буркнул Череп, но тут же прикусил язык, видя, как каменеет лицо гостя, и ощутив, что сейчас последует выстрел. – Ладно. Вкурил… А с долгом что?

– Я все сказал. Пока я там, вас там нет.

– А после того как съедешь?

– Делай с ним что хочешь.

– Тогда ладно, – повеселел Череп. – Помощь нужна будет – заходи. Перетрем, как серьезные люди – без предъяв и волыны.

– Подумаю. – Стройбат швырнул на пол револьвер и вышел из подсобки…

Глава 36

В ходе допросов прислуги и окружения Гольдиной сложилась следующая картина. Вован, наслаждаясь жизнью, каждый день хлестал элитный коньяк. Обычно выпивал грамм сто вечером, перед сном. Бутылка стояла в баре, на видном месте. Маргарита коньяк не пила, зато нередко прикладывалась к итальянскому вину.

После того как Маргарита рассчитала прислугу, в квартире несколько дней, кроме нее и любовника, никто не появлялся. Что характерно – бутылки коньяка во время обыска не обнаружено. Конечно, поскольку яд действовал не сразу, Вован сам мог ее выбросить, но тогда она была б в мусорном ведре.

В квартире имелась достаточно серьезная сигнализация, правда, выведенная на частное охранное предприятие, а не на отдел вневедомственной охраны. Сработок сигнализации не было. Значит, постороннее проникновение исключено.

Отсюда следовал один вывод – только Маргарита имела возможность подсыпать яд в коньяк, а потом выбросить бутылку, чтобы экспертиза не смогла найти в ней следы отравляющего вещества. При этом, правда, умудрилась забыть о фужере, но душа женщины потемки.

– Никто его, гада, не травил, – шмыгала она носом перед следователем. – Перепился коньяка и помер. Или каких-то лекарств нажрался.

– А где бутылка от коньяка? – спрашивал Титов, принявший дело в производство. – С ваших слов, там еще половина содержимого оставалась.

– Да не помню. Кажется, со злости, когда он шевелиться перестал, в окно выбросила!

– Там ничего не обнаружено.

– Ну а я знаю, почему? Подобрали.

– Тогда бы были еще трупы. Тех, кто подобрал.

– Не знаю!

– Вы задаете моей подзащитной вопросы, выходящее за ее компетенцию, – вставил пожилой еврей-адвокат. Этот дорогостоящий и ушлый крючкотвор умело манипулировал подзащитной, не давая ей лишний раз открыть рот. Он боялся, что она поплывет – а она была близка к этому.