На пороге

Косенков сказал почти шепотом:

– Ты не заметил, что профессии исчезают одна за другой? И процесс ускоряется?.. В этом году исчезнут последние переводчики, почтальоны, библиотекари, аптекари, продавцы, а к концу года начнут исчезать бизнес-аналитики, прорабы, операционистки, стюардессы… Их уже заменяют роботами, а людей куда?

– Думаешь, – спросил Лелекин скептически, – старики могут переучиться?

– Есть новые методики, – заверил Косенков таинственным голосом. – Обезьян даже выучивают!

Двери второй шахты открылись, приглашая в просторный лифт, Лелекин и Косенков заспешили к нему, я слышал, как Лелекин ответил беспечно:

– Когда мое место сократят, лучше буду жить на пособие.

Я дождался лифта, без него на двадцать четвертый этаж не поднялся бы все равно, будь даже совершенно здоровым. В тесной кабинке почему-то вспомнил Катеньку, она мой лучший и вообще единственный друг, без нее хреново. Особенно, когда процесс моей нейродегенерации начал ускоряться, только она осталась у меня опорой. Завидую ее мужу, а также бойфренду Кирилюку хорошей белой завистью.

Моя невеста, Синтия, в последнее время начала от меня осторожно отодвигаться. Не хочется о ней такое думать, но, видимо, потому так, что люди с моим редким заболеванием в среднем доживают до двадцати пяти, а мне уже двадцать девять, но методов лечения на горизонте не видно и не предвидится.

Мы были прекрасной парой, так все говорили, я – молодой ученый, нейрофизиолог, доктор наук, перспективный, в нашем научном центре меня считают восходящей звездой, но, возможно, мои мыслительные способности усилены как раз за счет того, что у меня серьезный сбой в генах. Даже не в генах, в одном-единственном… хотя от этого не легче.

Да и последнее время больше времени провожу в лаборатории, а Синтия все-таки из мира гламурного дизайна, потому последнее время просто приходила ко мне сразу домой, на ночь теперь не остается, а я с горечью чувствую, как медленно отдаляется, и ничего не могу сделать.

В нашем научно-исследовательском центре с полсотни лабораторий, в которых с разных сторон и с помощью разных методов атакуем самую главную твердыню биологии: антиэйджинг, то есть резкое продление жизни, а за ним и бессмертие.

Я тяжело опустился за стол, где половину площади занимает хай-тековый микроскоп, по мощи превосходит электронный, но не убивает живое излучением, что для моей работы критически важно.

Неделю тому вот в этом кресле я и сидел, сжимаясь в комок, когда грузный и неповоротливый Медведев, которому как никому идет его фамилия, приблизился ко мне со шприцем в руке. Как сейчас помню, шприц показался огромным, хотя на самом деле совсем крохотный, мне всего лишь запустят белок, что отыщет поврежденный ген, а там особый фермент в белке разрежет мутантную ДНК пополам, после чего начнется регенерация, точнее – рекомбинация, при котором клетка восстановится целиком уже с правильной комбинацией генов.

Меня потряхивало, такие опыты пока проделывали на нематодах и дрозофилах, но если мне все равно вот-вот склеивать ласты, то что я теряю?

Лазаренко, зам зава лаборатории, вошел тогда за Медведевым следом и, жутко нервничая, встал у двери, чтобы никто случайно не заглянул.

Как сейчас помню вкрадчивый шепот Медведева:

– Можешь закрыть глаза. Я, правда, не уверен, что не перепутал шприц…

Лазаренко прошипел от двери:

– Давай быстрее!.. Я неделю составлял, все точно!

– Знаю, – сказал Медведев серьезным голосом. – То-то раствор мутный, вижу капли твоего пота…

– Давай быстрее, – повторил и я за Лазаренко вздрагивающим голосом. – Не наслаждайся моментом…

Он ухмыльнулся.

– А это, кстати, момент исторический. Так пока избавляют только от СПИДа, гемофилии, еще чего-то редкого, а через пару лет сможем навсегда убирать гены, что приводят к раку, сахарному диабету и даже к насморку…

В шею кольнуло, я замер, а Медведев, подержав иглу в вене, медленно потянул обратно.

– Все, – сказал он. – Теперь только ждать, когда залатает. Думаю, через недельку уже можно просмотреть геном заново.

Лазаренко сказал с изумлением:

– Почему через недельку? Уже завтра можно!

Медведев сказал со злорадством:

– А это чтоб помучался. Должен же я отомстить, что третий раз обгоняет меня на драконе?.. А медведь, который его носит под мышкой? И легендарный меч у него не то краденый, не то считеренный… У меня такого все еще нет, хотя я в байме уже третий год!

Глава 3

Громко хлопнула дверь, я вздрогнул, выныривая из воспоминаний. В лабораторию вдвинулся всей тушей Медведев, могучий, толстый и косолапый от собственной неуклюжей могучести. Вес у него зашкаливает за двести килограммов, но особенно толстым не выглядит из-за природной ловкости и грохочущего жизнелюбия, к тому же у него действительно толстая и широкая кость, широкая морда, жопа и плечи, так что объемистый живот как бы и не совсем живот, вон на боках отложения еще мощнее.

Сейчас он веселый и бодрый, даже напевает что-то бравурное, лучшее из доказательств, что мои дела хреновее некуда…