На пороге чудес

«Дорогой Джим,

Здесь нет ни у кого телефона. Подозреваю, что виной этому высокая влажность — враг всякой техники. Мне сказали, что в деревне, расположенной к западу от Манауса, в нескольких часах плавания от него (хотя все равно слишком далеко от нас), есть Интернет, но работает он только тогда, когда в течение двух недель нет дождя, то есть фактически не работает никогда. Второй телефон, который ты мне прислал, пропал сразу после моего прибытия к лакаши вместе с сумкой. Я плохой сторож своим вещам. Прошло уже много времени. Теперь, боюсь, ты уже считаешь, что я умерла. Надеюсь, почта сработает исправно, и ты быстро получишь мое письмо. Я живу здесь неделю, но это первая возможность его отправить. Нкомо сказал мне, что Андерс просто стоял на берегу с письмом в руке и высматривал проплывавшие мимо каноэ. Больше всего мне хочется сказать, чтобы ты не волновался за меня. Жизнь среди лакаши оказалась лучше, чем я ожидала. У меня есть уже небольшая работа в лаборатории, и я надеюсь, что со временем сумею разобраться в реальном положении дел. Все относятся ко мне по-дружески, но никто не спешит посвятить меня в свою сферу исследований. Случаи беременности здесь просто невероятные, скажу я тебе! Возраст старших женщин трудно определить точно (доктор Свенсон начала записывать возраст детей пятнадцать лет назад), но некоторые беременные выглядят явно далеко за шестьдесят. Чем больше я вижу их, тем больше понимаю твой интерес к этому препарату, неважно даже, сколько еще времени уйдет на создание первых таблеток для людей».

Марина исписала всю внутреннюю сторону аэрограммы и теперь не знала, как закончить письмо.

«С любовью» — не то слово, которое было принято между ними, хотя она не сомневалась в его уместности.

С другой стороны, она не видела тут ничего особенного.

Вот и написала: «С любовью, Марина».

Помимо этого письма она сочинила краткие послания матери и Карен, где в основном оправдывалась, почему пишет так кратко.

Ведь лодка скоро отплывала, и ей не хотелось никого заставлять ждать.

Она обещала, что немедленно напишет подробные письма и будет хранить их до следующей оказии.

Андерсу всегда не терпелось отправить письмо — об этом вспоминали все.

Он ходил с Истером к реке, и они часами стояли на берегу и ждали, когда мимо них кто-нибудь проплывет, и тогда Андерс посылал мальчишку: тот плыл к лодке с письмом и деньгами.

Доктор Буди вспоминала, что он пытался отправить письмо с каждой лодкой, в надежде, что одно или два попадут-таки домой к его жене.

Но через некоторое время он был уже слишком болен, чтобы самому ходить к реке и стоять часами на солнце, и посылал одного Истера.

Марина сразу поняла: Андерс, больной, писал письма жене. Истер не хотел оставлять надолго больного в одиночестве, ведь на этом притоке большой реки лодки проплывали редко, иногда раз в несколько дней. Вероятно, мальчик понимал ритуал передачи голубого конверта человеку в лодке. Но он не понимал, что такое письмо; он только знал, что Андерс писал и писал. Только-только он возвращался домой, а его друг посылал его снова, с очередным конвертом.

Когда Марина обнаружила в своей койке голубой бумажный прямоугольник, аккуратно запечатанный и адресованный Карен Экман в Иден-Прери, она застыла, как образец крови на дне морозильной камеры. Она наклонилась через перила и с бьющимся сердцем посветила фонариком в ночные джунгли, рассчитывая увидеть убегающего Андерса…