На пороге двадцатого века

Владимир был доволен собой, что так удачно выбрал место, а мэтр… Вероятнее всего, злую шутку с ними сыграл возраст, что ж, будем приучать немца к тому, что люди мы серьёзные и малое количество лет нам отнюдь не помеха. Кстати, «Фернандо» отлично держался, не нервничал, когда этот хрен сунул свой нос к нам. Честно сказать, ему повезло, что именно ему отец передал контакт столь ценного сотрудника. То, что парень был инициативником и сам пошёл на контакт с «лазоревыми господами», вернее, с господами, носящими на фуражке «адамову голову», говорит о многом. Его весьма скрупулёзно проверяли и, как водится, повязали кровью, да, именно так: по его сигналу парочка студентов-химиков переселилась в мир иной. Что поделать, нитроглицерин – штука коварная, и только у господина Жюля Верна герои им постоянно пользуются, не боясь взлететь на воздух. В реальности эта весьма коварная смесь нередко детонирует с тяжелыми последствиями для ее изготовителей. Узнав о смерти товарищей, Алексей лишь пожал плечами: «Знали, на что шли…»

Вообще-то он выбивался из рядов революционеров: учась на инженера-технолога и проходя практику на заводах, весьма негативно стал относиться к администрации, что и привело его в кружок, возглавляемый покойным Ульяновым. Но по прошествии некоторого времени ему надоела пустопорожняя болтовня и радикальные взгляды отдельных товарищей, призывавших к террору. Пару раз он попробовал предложить свои идеи, но господа гуманитарии от него отмахнулись. Поняв, что с ними ему не по пути (высказывания восторженных идиотов и идиоток его откровенно пугали), а выйти из «союза борьбы» невозможно – за измену (тут это понятие трактовалось очень широко) полагалась смерть, он решился на радикальный шаг. Как ему в голову пришло податься в батальон осназа, никто до сих пор не понимал, хотя сам Алексей считал, что ему помогло Провидение.

Информация попала к нему случайно: господа адвокаты и юристы ни черта не смыслят в технике и потому обратились к нему. А грамотный инженер запросто сложит два и два, получив правильный ответ…

Расшифровав донесение, Дроздов-младший тихо вздохнул. Некоего иностранца из Швеции интересовал способ хранения снарядов морских пушек.

– Ну, господа, что скажете? – Собрал я, естественно, только своих из батальона. Залегендировал совещание под рутинную проверку, что никого не удивило, ведь ещё в этом году я был комбатом.

Курт, чуть помедлив, кивнул нашему сапёру.

– Диверсия. – Получивший подполковника Извольский был категоричен. – Как я понял, сего господина интересуют именно фабричные методы?

– Совершенно верно.

– Учитывая, что начинкой являются порох и пироксилин…

– Позвольте, Артемий Сергеевич, – вмешался я. – А мелинит? Франки довольно резво проводят с ним весьма обширную программу испытаний.

– Вот именно, Сергей Петрович, и очень недовольны его некоторыми отвратительными свойствами, – парировал сапёр. – Да, бризантность его выше, чем у пироксилина, но сами пикраты крайне нестойки, что приводит к самодетонации снарядов.

– А японцы? – Отлично помня японскую шимозу, я хотел, чтобы и у нас была подобная взрывчатка. Пусть не главного калибра, но хотя бы 75-мм Канэ вполне могли бы ею стрелять.

– Да, – согласился он. – Но тут разный менталитет. И боюсь, они примут её на вооружение, а там… – Он замолк, показывая, что предсказать, как поведёт себя мелинит, он не в силах.

– Плохо, в смысле, – поправился я, – плохо, что мы, зная об интересе японцев к нашим складам, не в состоянии проконтролировать, так сказать, сырьё. – Знание взрывчатых веществ в батальоне было всегда на очень высоком уровне, поскольку он изначально создавался как штурмовой. – Значит, решились.

Народ промолчал. Да и что сказать? Уж если «богини» флотскими считаются очень неудачными, но ответственности за это никто не понёс, то тут… Грустно. На такой ноте и было завершено совещание, но, как говорится, если утро не задалось, то это на весь день. Заявившийся «товарищ» Киреев сунул мне бумагу, в которой, если отбросить всякие экивоки, требовали освободить некоторых политзаключённых.