На пороге двадцатого века

Дальнейший разговор прервал курьер. Белый листок жёг Дроздову руки, хотелось просто ущипнуть себя и с радостью проснуться…

– «Шторм-336». – Произнесённые слова и сам вид столичного офицера не допускали даже намёка на розыгрыш.

– Боевая тревога!

Дежурный здорово испугался, когда их благородия вышли из канцелярии. А Ершов, тихо проклиная всё и вся, стал раздавать приказы…

Петербург

Конечно, не одни мы такие умные, Дворцовая полиция, Охранное отделение МВД, все «встали на уши». И не я один отправил кодовый сигнал, вот первый – да. Нервы у всех были столь напряжены, что огонь открывали без малейших раздумий. Политические или уголовные – никто не разбирал, шерстили злачные места и сходки студентов. Профессура (не вся, к её чести) начала было возбухать, но я, вспомнив незабвенный тридцать седьмой, ночью похватал самых говорливых, определив «борцунов» прямиком в Петропавловку. Интеллигенция мигом поняла, что сейчас можно получить атата, и никто виновников искать не будет, и затихла, словно мыши под веником. Студенчество просто разогнали лейб-казаки плётками, самые непонятливые присоединились к преподавателям, правда, из-за отсутствия мест пришлось вывести буянов на плац крепости, подкрепив местную охрану парой пулемётчиков. Вид «мадсенов» и ухорезов с «адамовой головой» остужал самые горячие головы.

Позже, при разборе полётов и раздаче слонов мне этот факт пойдёт в плюс. В отличие от Северной Пальмиры в Москве проявились все черты современного либерализма: нерешительность, полное непонимание и незнание поведения толпы, отсутствие наказания и потакание самым низким страстям. Как понимать, что часть арестованных прямо в здании манежа, где был временный сборный пункт, пользовала оказавшихся там проституток? А чины полиции и жандармерии ходили наподобие деревенских дурачков и просили вести себя прилично…

Гвардейцы также не остались в стороне от захватывающего действия под названием борьба за трон. Вот только единства в их рядах не было, часть командиров полков остались лояльными Владимиру Александровичу, часть примкнула к Николаю Николаевичу, часть просто выжидала. Преображенцы и лейб-конвой с Атаманским полком держались монарха, «синие кирасиры» горой стояли за Михаила. Флот пока сохранял нейтралитет. «Семь пудов августейшего мяса» беспробудно пил, и адмиралы искренне молились за его здоровье, главное, пусть на это время хватит, а там «или ишак сдохнет, или падишах умрёт». Лезть в политику они категорически не желали. Зато Главный штаб (почему-то про обычных армейцев все забыли) горой стоял за Николая, Куропаткин (в жизни о нём такого не подумал бы) решительно начал переброску частей 1-й гренадёрской дивизии поближе к столице. Члены Дома Романовых как-то быстро поняли, что если лезть сейчас вперёд и кричать нечто в стиле «Царь-то ненастоящий, подменила англичанка проклятущая!», то это закончится летально. Чиновники попали меж двух огней, но не выйти на службу, сославшись на здоровье, как раньше всегда поступали, не получилось: жандармы, перешерстив состав департаментов, нагрянули к ним домой и убедительно попросили «пересилить» недуг. Тех, кто не внял, тут же отправляли в отставку, документы были на руках, и оставалось только вписать имя «пенсионера». А как припомнит вдовствующая императрица им эту слабость? Женщина она волевая и жёсткая. Вот и имели они бледный вид и трясущиеся ноги.