На пороге двадцатого века

Спустя месяц случилось событие, оставшееся совершенно неизвестным для широкого круга лиц, но посвящённые чётко знали границу, разделившую время на до и после. Задержанный эмиссар внезапно дал согласие стать сотрудником охранки. Но вот тут местные господа оказались не на высоте и просто его проигнорировали. К счастью (блин, дикое везение), допрашивавший офицер был добрым знакомым Ольгерда и считал непосредственное начальство замшелым ретроградом (увы, но тут он был прав), который бездарно упустит такой фарт. Сколько нервов стоило, не привлекая внимания, незаметно вывести нашего сотрудника из «лап самодержавия», Ольгерд тактично не стал описывать. Офицер, столь своевременно помогший (и помогавший впоследствии), был переведён в столицу и в отставку ушёл в чине полковника с весьма приличным иконостасом. Бывший эсер оказал существенную помощь в изобличении хорошо законспирированной сети однопартийцев на Дальнем Востоке. Благодаря этому удалось предотвратить большинство выступлений и стачек на Транссибе.

Окрестности Порт-Артура. 1903 год, лето

– Интересно… – Владимир покусывал сорванную травинку, поглядывая на дорогу. По ней неспешно тянулась тройка армейских двуколок. Даже без бинокля было видно, как возницы, покрытые слоем пыли, то и дело прикладывались к флягам. Солнце немилосердно палило, и всем хотелось одного: найти тень, где разгорячённое тело обдувал бы лёгкий ветерок. Он даже позавидовал пехтуре, одетой в белые гимнастёрки и бескозырки. Ему до одури хотелось снять сапоги и идти босиком. Вспомнив парочку англизированных снобов, носящих новомодные носки, а не портянки (сапоги для верховой езды прилагались), поневоле усомнился в их здравом уме. В австрийскую оптику Дроздов увидел, как возница поболтал флягой около уха. На что надеялся обозник, было непонятно. – Вот сколько раз говоришь, примеры на личном опыте приводишь, но всё равно «махра» учиться ничему не желает.

– Дикий народ, вашбродь, – позубоскалил лежащий рядом пулемётчик, поняв настроение командира.

– Это точно, и ведь говорили охрану усилить, бдительности не терять! – уже совершенно другим тоном произнёс Дроздов.

Пара нападений имела место быть, и после расследования этих происшествий был выпущен приказ, чётко и однозначно определяющий порядок перемещения грузов и людей. Но ротный, наплевав на возможные потери, вновь послал обоз с минимальной охраной. И ничего ему за это не будет, даже если хунхузы вырежут их всех. Теоретически (по уставу, если точно) запрещены и телесные наказания, но почему-то в армии и флоте хватает «дантистов», которым всё сходит с рук. Бойцы, поняв, что непосредственное начальство начинает злиться, молчали, никак не комментируя идиотизм армейцев. А Владимир сделал очередную пометку в блокноте. За тыл отвечает, но и в случае любого нападения спрос будет с него. Он обязательно выяснит, кто нарушает не допускающий двоякого толкования приказ. И чёрта с два виновным удастся списать всё на разгильдяйство и безалаберность унтеров и фельдфебелей! Нет, господа офицеры, отвечать придётся именно вам!

Не изменившись в лице, он спокойно убрал столь нелюбимую многими потёртую уже книжицу.

Рейд по отлову активизировавшихся в последнее время хунхузов проходил, как и многие предыдущие. То есть вначале надо долго ждать, когда «краснобородые» появятся, а затем тихо постараться их повязать. Время это занимало много, зато после допросов пленных работали, как выражался отец, уже «адресно». Вот и сейчас он ждал караван купца Вена, который, по рассказу главаря мелкой шайки, и подрядил изображать восставших из мёртвых «ихэтуаней». Вожак принимал участие в событиях трёхлетней давности, но затаился и счастливо избёг наказания. Но как верёвочке ни виться… В общем, попался он со всей своей бандочкой и после тщательного допроса оказался единственным живым. Остальные были обыкновенным «мясом» и интереса не представляли.