— Бин Фарк, тоже студент или ученик жрецов — не знаю, как сказать точнее. Ведь и это было не как в старину на Земле — ученик привязан к личности учителя, и не как сейчас в вузе — привязан к конкретной специальности… Наука так, как здесь, на специальности не делилась — каждой искал свой путь, пробуя силы в разных направлениях. Например, я изучал сперва медицину, потом — философию, астрономию вместе с астрологией, разные магические практики под руководством разных… опять не знаю, как сказать — жрецов или учёных. Но меня всё не удовлетворяло — я хотел найти, кто не только владел бы приёмами практической магии, но и мог объяснить механизм их действия на глубинных уровнях материи — атомно-молекулярных, сказал бы я сейчас, о более глубоких речи не было. Но — не нашёл… То ли — сама наука ещё не была готова, то ли — потому, что… Да — тут я должен ещё кое в чём признаться. Понимаешь, когда я говорил, каких идей в плане мировоззрения там не знали — имел в виду свой регион, народы своей расы. Но были ещё дикие племена другой расы — и как раз исповедовали веру в какой-то последний катаклизм, после которого каждому придётся за что-то ответить лично. Хотя у них человек настолько зависел от семьи, рода, племенной власти — что почти ничего не решал сам. Профессию, брак, местожительство — всё определяли традиции. А отвечать лично — и без малейшего снисхождения, в каком состоянии этот катаклизм его застанет: раннем детстве, беспомощной старости, расстройстве психики… И я помню: как меня потрясло, когда впервые узнал про такую их веру и решил, что мой долг — нести им как свет Истины всё, что успел узнать за годы своей учёбы… Да, а услышал об этой вере — сначала от человека, который бежал из племени, потому что его преследовали как еретика и святотатца просто за внетелесный опыт клинической смерти. И даже укрывал его в своём доме — но потом пришлось самому скрываться от убийц, посланных за ним, одно время — даже в самом здании жреческой школы… И я специально взялся изучать внетелесный опыт, собирать информацию — чтобы самому знать правду, и донести её до тех людей. Дать какую-то надежду, снять ужас ожидания… Но — только дошло дело до реальной попытки что-то им проповедовать… Я не мог ожидать — что будет такое агрессивно-злобное неприятие! Ничего они не хотели слышать — про тот же яркий свет, тоннели, встречи с теми, кто ушёл в тот мир раньше… Наоборот — словно бежали от этого прочь, обратно в рабски тупое соблюдение верности грядущему мировому злу, хотя им даже не было обещано ничего похожего на рай! Так что и не помню — чего ждали от этого суда, на что надеялись по его итогам… А потом был ещё разговор с какими-то их иерархами, больше похожий на допрос — и вот это, кажется, то ли вообще последнее, что я там помню, то ли дальше в памяти заблокировано такое, что лучше не пытаться вспоминать. Только предполагать — зная соответствующее из истории Земли… Хотя эту её часть земляне словно забыли: от ужасов Гулага — отшибло память на ужасы средневековья. И хоть бы кто-то спросил остальных: к чему, собственно, призываете? Хорошо подумали, пытались представить на практике — как было бы, окажись вдруг реальностью вашей собственной жизни? На какую веру, на какую мораль потянуло бы тогда вас самих?
— Да, тревожит… — признался Кламонтов. — Учитывая умонастроения большинства этих посвящённых, эзотериков, контактёров… Многим ли сможешь так прямо сказать всё это — чтобы не попёрли на тебя своими цитатами, а хоть просто поняли?
«И что таит наша память… — мысленно добавил он, вспомнив толпу с факелами. — От чего, возможно — только потому не сходим с ума… А эти — „возрождают духовность“. Зная традиции, обряды и молитвы — но что зная о реальной земной истории, реальности иных миров?»