На пороге мира

– Но туда попасть еще надо. Насколько я знаю, там чуть ли не десять человек на место…

– Что ж, значит надо начинать готовиться, лопатить литературу, нанимать репетиторов, начинать ходить в театральные студии… Работы предстоит много, но задача поставлена – и это главное. Я думаю так.

– Что ж, значит, свободного времени теперь у тебя поубавится…

– Что ж, да будет так! Я решил!

Глава 22

У полковника Сомова день не задался с самого утра. Вроде бы ничего серьезного, но мелочи, действующие на нервы… Сломался компьютер в кабинете, пропала любимая перьевая ручка с золотым пером со стола. Обнаружилась в запертом сейфе. Да не просто так, а с потекшими из нее чернилами. И чернила эти залили половину бумаг в этом сейфе.

Вот вроде бы давным-давно наступила космическая эра, всеобщая и всеобъемлющая информатизация и оцифровка, а самым надежным носителем информации все равно остается бумага. Пусть от первоначального состава в ней нынче осталось одно лишь название, все натуральные компоненты вроде целлюлозы заменены синтетическими, но форма, цвет, плотность, форматы, свойства остались примерно такими же. И все важные приказы и документы с маниакальным упорством продолжали печататься на ней, несмотря на то, что существуют уже сотни лет и электронные подписи, и криптометки, и «электронные печати»… Но бумажному документу все равно до сих пор верят больше.

В довершение «великолепного» дня сломался служебный флаер. Причем сломался серьезно, так, что пришлось его гнать на ПТОР. И даже там не брались сказать, когда именно флаер вернется в строй.

Сомов выдал по первое число и водителю, и ремонтному взводу, и вообще всем, кто подвернулся под руку. Плюнул на все и пошел домой пешком, благо жил он буквально в десяти минутах от училища.

Вот только время было уже позднее. Солнце село, и город накрыли сумерки. А в одном из узких проулков, через который пролегал путь полковника, вообще были испорчены три из четырех уличных фонарей освещения. Вот, спрашивается, как? Они же все антивандальные, простым камнем не сломаешь и рогаткой не разобьешь, да даже мощная пневматика, до сих пор популярная у подростков и молодежи, пасует перед этой задачей. Но вот он, факт – три из четырех фонарей испорчены.

Сомов только покачал головой. И в следующий момент остановился под единственным уцелевшим источником света в этом переулке. Впереди темнел человеческий силуэт. Фигура невысокая, мужская, руки убраны в карманы брюк. И стоит этот самый силуэт ровно посередине прохода. А еще веет от него угрозой. Не просто так он тут стоит. Вовсе не просто так. Ждет. И почему-то полковник был уверен, что именно его, Сомова, ждет.

Сомов остановился. Силуэт медленно двинулся навстречу. Спустя минуту вошел в круг света. И натренированная за долгую военную карьеру «чуйка» просигналила полковнику, что все неприятности этого дня лишь готовили его морально к этой встрече.

В круг света вошел бывший кадет Жестянкин. Одет он был в легкую рубашку и светлые брюки. Гражданскую рубашку и гражданские брюки. На голове его покоилась кепка, придающая в сочетании с руками, засунутыми в карманы, вид нарочито хулиганский, агрессивный, который дополняла зубочистка, зажатая между зубов юноши.

Мужчины молча стояли и смотрели друг на друга.

– Ну здравствуй, полковник, – перекинув зубочистку в другой угол рта, сказал Жестянкин.

– Здравствуй, Леонид, – настороженно ответил на не слишком вежливое приветствие Сомов.

Ничего хорошего от этой встречи он не ожидал. И жалел о том, что оставил свой табельный пистолет на работе в сейфе. Вот именно сейчас он бы сильно пригодился полковнику, хотя бы просто ободряя и придавая уверенности, которой почему-то в данный момент не было. Не то чтобы боевого полковника ВС Империи пугал какой-то сраный молокосос, подкарауливший его в темном переулке. Нет. Но это был не просто молокосос, это был Жестянкин. Ленька Отмор, харизматичная сволочь, лидер курса, Чемпион училища, не раз и не два поднимавший «восстания» против несправедливости и произвола преподавателей. И самое противное, каждый раз добивавшийся своего. Два преподавателя в результате этих «восстаний» вынуждены были уволиться из стен училища, а один несправедливо уволенный восстановлен в правах и в должности.

В тот момент, когда Сомов подписывал приказ об исключении Леньки из училища, то ожидал взрыва, очередного «восстания». И, насколько он был осведомлен, «волна» начала подниматься, но остановил ее сам Жестянкин. А потом была тишина. Ленька тихо подписал обходной лист, тихо сдал форму и имущество, тихо получил документы и тихо ушел.

Четыре дня прошло. И вот он здесь. И все существо Сомова говорит о том, что ничего хорошего от этой встречи ждать не приходится. А уж в то, что она случайна, не поверил бы и самый наивный в мире человек.

– Тебе повезло, полковник, – сказал Жестянкин, пожевав зубочистку.

– В чем же? – напрягся еще сильнее Сомов.

– Твоя дочь тебя очень любит.

– При чем тут это?

– Сашка взяла с меня слово, что я тебя не трону, – вздохнул Жестянкин.